В начале мировой войны Б. Соловьев – в России. По-видимому, благодаря связям своего отца он в чине поручика зачисляется во 2-й Запасный пулеметный полк, расквартированный в Петрограде. В то же время он при помощи «секретаря» Распутина А. Симановича вводится в распутинско-вырубовский кружок, в котором его «теософические» познания, вероятно, были «оценены по достоинству». В дни Февральской революции Б. Соловьев неожиданно оказывается в рядах думских «революционеров». Впоследствии (в 1919 г.), в показаниях, данных колчаковскому следователю Н. Соколову, Б. Соловьев уверял, что солдаты «притащили его в Думу»
[436]
. Но как бы там ни было, он попадает в военную комиссию Временного комитета Государственной думы.
Летом 1917 г., после освобождения Вырубовой из Петропавловской крепости, бывшие распутницы вновь начинают собираться. Вероятно, именно с этого времени Соловьев становится одним из главных агентов Вырубовой, осуществлявших ее связь с царской семьей. После отправки их в Тобольск Соловьев направляется туда же, устанавливает связь с епископом Гермогеном и Романовыми и в начале октября 1917 г. возвращается в Петроград. Здесь в цепи его авантюрной жизни появляется еще одно звено: он женится на старшей дочери Распутина – Матрене (Маре). В то время это был, несомненно, отчаянный шаг (имя Распутина было окружено всеобщим презрением), но Соловьев почти наверняка сделал его с определенной целью. Породнившись с семьей Распутина, с «незабвенным Григорием», он был вправе рассчитывать на особое, исключительное доверие «тобольских узников», и прежде всего бывшей императрицы. И он не ошибся. Когда в январе 1918 г. Соловьев со своей женой прибыл на родину Распутина, в село Покровское, а затем поселился в Тюмени (последнем железнодорожном пункте на пути в Тобольск), он, по существу, превратился в одну из главных фигур, через которую шла связь Романовых с «центром». Его имя и фамилия неоднократно упоминаются в дневнике Александры Федоровны в связи с записями об отправке и получении корреспонденции
[437]
. Встречается оно и в письмах бывшей императрицы А. А. Вырубовой, причем говорится о нем «полукодом». Например, 2 марта 1918 г. Александра Федоровна писала: «Бориса взяли; это беда, но не расстреляли, – он знал, что так будет…»
[438]
8 апреля: «Борис, вероятно, все еще там, хотя свободен»
[439]
. Связь с Романовыми Соловьев поддерживал через священника тобольской Благовещенской церкви А. Васильева и двух лиц из числа прислуги.
Белоэмигрантские и иностранные авторы много писали и пишут о Соловьеве, который представляется им одной из наиболее «таинственных фигур, встретившихся на пути обреченного царя»
[440]
. Одни утверждали и утверждают, что Соловьев был провокатором, якобы создавшим организацию-«ловушку», в которую один за другим попадались направлявшиеся в Тобольск монархисты. «Петроградской и московской организации, – пишет Т. Мельник-Боткина, – Соловьев и Васильев (отец Алексей. – Г. И.) давали все время сведения о сильной организации в Тобольске, состоящей из 300 офицеров, не требующей новых лиц, а исключительно только денежного пособия. Всех же все-таки стремившихся проникнуть к их величествам Соловьев задерживал в Тюмени, пропуская в Тобольск или на одну ночь, или совершенно неспособных к подпольной работе людей. В случае же неповиновения ему он выдавал офицеров совдепам…»
[441]
Соловьев, таким образом, являлся тем, кто, собственно, в основном и ответствен за провал дела освобождения Романовых
[442]
. Однако другие белоэмигрантские авторы категорически отвергали эту версию, считая, что легенда о провокаторстве Соловьева была придумана для оправдания тех, кто взялся за спасение Романовых, но так ничего и не сделал
[443]
. Третьи усматривали в Б. Соловьеве человека, который будто бы являлся «немецким проводом в Тобольске», «контролировал» там положение Романовых и каким-то путем информировал германскую агентуру и германское посольство в Москве
[444]
.
Уже после перевоза Романовых в Екатеринбург, оказавшись на территории, занятой белыми, Б. Соловьев некоторое время проживал по подложному паспорту во Владивостоке, а затем в начале 1919 г. был арестован (вместе с женой) и в Чите допрошен белогвардейским следователем Н. Соколовым. Из отобранных у него и его жены (впоследствии частично опубликованных) дневников можно составить вполне определенное представление о Соловьеве как о совершенно разложившейся личности. Поэтому представляется вероятным, что Соловьев, скорее всего был проходимцем, стремившимся использовать свое «особое» положение «наследника Распутина» и нажиться на организации «спасения» Романовых (мы уже знаем, что монархисты переправляли Романовым немалые суммы). Отступая вместе с разбитыми колчаковскими войсками, Соловьев с женой из Маньчжурии бежал в Европу, где довольно долго влачил жалкое существование…
Но вернемся в Тобольск конца зимы и ранней весны 1918 г. В это время сюда прибыл посланец Маркова-2-го и Вырубовой – уже знакомый нам корнет Сергей Марков. Бывшая царица зафиксировала прибытие С. Маркова в своем дневнике. 12 марта 1918 г. она записала: «Сидела на балконе. Видела, как прошел мой экс-крымец Марков и также Штейн»
[445]
. О прибытии С. Маркова в Тобольск записал в своем дневнике и Николай II
[446]
.
В Тобольске С. Марков встретился со священником А. Васильевым и через него передал Романовым письмо, в котором сообщал, что «тетушка Иветта» (т. е. Марков-2-й) не забывает «их величества». Через Васильева С. Маркову были переданы сувениры от «шефа» (Александра Федоровна была шефом Крымского конного полка, в котором служил С. Марков) и указание ехать в с. Покровское, а затем в Тюмень, где находились Б. Соловьев и агент Маркова-2-го Н. Седов.
Вопреки утверждению Т. Мельник-Боткиной и других, позднее обвинявших Соловьева в измене «монархическому делу», ни Н. Седов, ни С. Марков ни в какую ловушку, якобы расставленную Соловьевым для приезжавших офицеров-монархистов, не попали. Напротив, сумев легализоваться в Тюмени (вступив в формировавшийся здесь красноармейский отряд), С. Марков поддерживал с Соловьевым самые тесные отношения.
