«Маменька, что ли? – весело подумал он. – Сегодня она, как только завидела меня, сразу же заявила, что у нее мигрень, и удалилась».
– Войдите! – не удержавшись, преувеличенно бодро крикнул он.
Дверь растворилась не сразу. На пороге, положив руку на дверную ручку, стояла Наденька в бледно-желтом платье, перехваченном в талии черным поясом, и взгляд, которым она смерила «следователя по особо важным делам», никак нельзя было назвать дружелюбным.
– Все еще допрашиваете наших слуг? – сухо спросила она.
– Я выполняю свою работу, сударыня, – ответил Ломов.
Некоторое время Наденька молчала, нервно поджимая губы и стискивая дверную ручку так, словно та была ее врагом.
– Я полагаю, – проговорила наконец молодая женщина, – вы могли бы войти в положение моего отца… который уж точно ни в чем не виноват… Прошлый раз вы задали ему несколько вопросов… формальных, как он сказал… И вот теперь вы снова в доме, говорите с моей сестрой, с прислугой… а папа весь извелся, из-за того, что вы обходите его вниманием, понимаете? Ему кажется, что вы его в чем-то подозреваете…
– Сударыня, – сказал Ломов скучающим тоном, словно собирался разъяснить самые элементарные вещи, которые его собеседница должна была бы понимать и так, – я, право, не понимаю, в чем вы меня упрекаете. В прошлый раз ваш отец заявил мне, что убийство Колозина потрясло его и он понятия не имеет, кто преступник. Поэтому я больше не беспокою Павла Антоновича, а проверяю и уточняю заново открывшиеся факты, которые, может быть, имеют отношение к убийству… А может быть, и нет.
– Но… – Наденька смешалась, – может быть, вы все-таки скажете это папе? Я имею в виду, что вы не подозреваете его и… все остальное… Поймите, он никогда еще не попадал в такую историю… Ему все кажется странным и пугающим… Хотя, с вашей точки зрения, вы всего лишь делаете свою обычную работу…
«Ах, знала бы ты, что такое для меня обычная работа!» – ностальгически помыслил Сергей Васильевич, сохраняя каменное выражение лица.
– Хорошо, я поговорю с вашим отцом, – сказал он, поднимаясь с места и собирая бумаги. – Раз уж вы настаиваете, – колко добавил он.
Однако, поднявшись в кабинет Снегирева, Ломов увидел, что Павел Антонович был не один. Самое удобное, самое лучшее, самое теплое место в комнате прочно оккупировал мистер Бэрли. Он не сидел – он восседал, как на троне, в своем обычном коричневом костюме безупречного покроя, и хотя присутствие англичанина не входило в планы хозяина дома, гостеприимство не позволяло ему указать коллеге на дверь.
– Вот… и собственно говоря… – невпопад заговорил Павел Антонович, окидывая Ломова пристальным взглядом и нервным жестом потирая руки. – Как продвигается расследование? Или, может быть, – спохватился он, – нам не положено знать о таких вещах?
– Расследование продвигается, – ответил Сергей Васильевич, – но, к сожалению, я пока не могу назвать вам имя преступника. Все чрезвычайно осложнилось из-за убийства господина Селиванова…
– О да, мои домочадцы были просто в ужасе! – воскликнул Снегирев. – И этот пожар… Кто-то упоминал, подозревают даже поджог…
– Мы проверяем все версии, – коротко ответил Ломов. Тут Павел Антонович спохватился, что не предложил гостю сесть, и поспешил исправить свою оплошность.
– Скажите, милостивый государь, – промолвил Ломов, опускаясь в кресло, – во время вечера в вашем доме вы не заметили, чтобы Колозин общался… ну, например, с Федором Меркуловым?
– С Федей? – удивился Павел Антонович. – Нет, я, кажется, уже упоминал, что больше всего Дмитрий Иванович общался с баронессой Корф.
Бэрли едва заметно улыбнулся, и Ломов тотчас же повернулся в его сторону.
– Вы хотите что-то добавить, сэр? – очень вежливо спросил Сергей Васильевич.
– Самую малость, – ответил англичанин. – Я бы сказал, что мистер Колозин общался с баронессой, но она вовсе не желала общаться с ним.
– А помимо этого, вы не заметили во время вечера ничего странного? – поинтересовался Ломов.
– За исключением тех двоих, которые ворвались в дом без приглашения, ничего, – благодушно ответил англичанин. – Это был очень милый вечер. Прекрасные люди, замечательная атмосфера. Я бы ни за что не поверил, если бы мне сказали, что вскоре один из присутствующих будет убит.
– То есть ничего подозрительного?
– Ничего. Поверьте, когда мне стало известно об убийстве, я долго размышлял, пытался вспомнить, не прошли ли мимо моего внимания какие-то важные вещи. Не было никаких странностей, ничего, что могло бы насторожить. Хотя… – Бэрли немного помедлил, – я удивлен тем, что ваши медицинские дамы позволяют себе ходить в шелковых платьях. Должно быть, они много получают?
– Боюсь, мне неизвестно, сколько получает Ольга Ивановна, – ответил Ломов, не уточняя, что особа, о которой они говорили, могла носить не только шелковые платья, но и украшения, при виде которых скукожились бы от зависти все британские герцогини. – Ну что ж, господа, пожалуй, я не смею больше вас обременять своим присутствием. – Он поднялся с места.
– Вы не против, если я задам вам один вопрос, сэр? – учтиво спросил Бэрли.
– Задавайте.
– Мы с мистером Снегиревым обсуждали русский характер… пришли к разным любопытным выводам, но он, как и я, профессионал. Наш подход сугубо научный, а мне хотелось бы услышать мнение постороннего лица. Вы ведь, насколько я понимаю, русский?
– Абсолютно, – объявил Ломов, не вдаваясь в уточнения по поводу прабабушки-финки и другой прабабушки – то ли черкешенки, то ли турчанки, которую его предок привез с собой из какого-то восточного похода.
– В таком случае, надеюсь, вы сможете мне ответить, – учтиво промолвил англичанин. – Как именно вы бы характеризовали русский характер, сэр?
Бэрли с любопытством стал ждать, что ему ответит собеседник.
– Чертовски сложный вопрос, – хмыкнул Ломов, который отлично понимал, что человек неподготовленный, будь он хоть сто раз русский, станет метаться мыслью и неизбежно запутается, пытаясь ответить. – Пожалуй, сэр, чтобы вы уяснили, что такое наш характер, я расскажу вам одну историю. Однажды где-то далеко в океане враги схватили русского и… допустим, бросили его без оружия и вообще без ничего на острове, на котором жило племя людоедов. – Бэрли недоверчиво распрямился. – Когда через год враги проплывали в том же месте, они увидели, что русский сидит на берегу, доедая последнего людоеда. Надеюсь, сэр, – веско заключил Ломов, – что теперь вы понимаете, что такое русский характер.
– Ну что ж… – пробормотал Бэрли, поглаживая подбородок, – история любопытная… как аллегория… Хотя я должен признаться, что она все-таки звучит фантастически…
– Да какая там фантастика, – хмыкнул Сергей Васильевич, блестя глазами. – Открою вам секрет: этим русским был я.
Он удалился, оставив хозяина дома и его гостя недоумевать, правда ли их гость пошутил и, если да, почему он говорил так уверенно.
