– Меня вот что интересует, – сказал Ломов, отдавая коллеге очередное ружье, которое он осматривал, и, поворачиваясь к Федору, спросил: – Вы знали, что ваша мать собирается убить Селиванова?
– Он ничего не знал, – подала голос Анна Тимофеевна. – Я сама решила убить Куприяна Степановича.
Лидочка побледнела и приоткрыла рот.
– Потому что он вас шантажировал? – спросил Ломов.
– Из-за него мой сын чуть не покончил с собой, – ответила Анна Тимофеевна. – Деньги тут ничего не значили, поверьте!
– Он думал, что я убил Колозина, – проговорил Федор устало. – И стал требовать, чтобы я продал имение за бесценок. Я не убивал Колозина, но Селиванов видел, как я увозил его тело из нашего сада. Я только что вернулся из ссылки, и если бы он обвинил меня в убийстве… Кто бы поверил, что убийца – не я?
Вошел Порошин, неся двустволку, и протянул ее Ломову.
– Взгляните, Сергей Васильевич… Она висела на стене, но по следам на пыли я понял, что ее недавно снимали.
Анна Тимофеевна отвернулась.
– Зачем дом-то подожгли? – деловито спросил Ломов, осматривая ружье.
– Он говорил, что оставил письмо, в котором обвинил моего сына в убийстве, – ответила генеральша.
– А если бы погибли люди? – Сергей Васильевич едва заметно кивнул, возвращая двустволку Порошину.
– Ну так никто же не пострадал… И дом был застрахован.
«А если бы и пострадал, – мелькнуло в голове у Ломова, – она бы утешала себя тем, что сделала все, чтобы Селиванов больше не мог навредить ее сыну».
– Где тулуп и борода, в которых вы охотились за Куприяном Степановичем?
– Я их уничтожила.
– А от ружья почему не избавились?
– Слуги бы сразу же заметили, что его не хватает. Мне не нужны были лишние вопросы.
Ломов вздохнул.
– Вы понимаете, что мне придется вас арестовать?
– Понимаю. Но не трогайте моего сына… Он тут ни при чем.
Тут Лидочка, про которую присутствующие, по правде говоря, уже успели забыть, разразилась слезами. Федор бросился к ней, неловко пытаясь ее успокоить, и предложил отвезти ее домой.
– Нет… – пролепетала девушка, вытирая слезы, – я лучше останусь… Если я смогу… быть чем-то вам полезной…
Она посмотрела на Федора с такой надеждой, что даже старый циник Ломов смущенно кашлянул и отвел глаза.
«Почему мне кажется, что кого-то здесь не хватает… Ах да, Амалия Константиновна! Любой другой человек заинтересовался бы, что происходит, и пришел бы сюда… но не она…»
Он отправился на поиски Амалии, которая обнаружилась в той самой гостиной, где он увидел ее в день своего приезда. Вид у баронессы Корф был хмурый, она щурилась на огонь и постукивала тонким белым пальцем по подлокотнику кресла.
– Селиванова убила Анна Тимофеевна, – на всякий случай сказал Ломов.
Он увидел, как взметнулись черные ресницы, и из-под них сверкнули ставшие совершенно золотыми глаза.
– Я догадалась, – коротко ответила Амалия.
– А мне не сказали?
– Не успела вам сообщить, потому что вы почти сразу же приехали со своими людьми. – Она вздохнула. – Бритва, которую Колозин взял с собой… Он ведь собирался меня убить, верно?
Ломов кашлянул и сел в кресло возле баронессы.
– Полагаю, что так, – осторожно ответил он. – Вы поразили его воображение во время того злосчастного вечера, но упорно не обращали на него внимания. Так как ему сошло с рук убийство четырех человек, он решил совершить пятое. Он узнал, где вы живете и как именно можно добраться до дома, в котором вы находитесь. Но когда он уже забрался в сад, кто-то застрелил его.
– И кто же это был? – спросила Амалия.
– Колозин был зол в тот вечер, – сказал Ломов, – зол из-за вас. И в раздражении он проговорился Тихомировой, что это он убил Изотовых. Думаю, кто-то слышал его признание, и именно оно стало причиной убийства.
– То есть мы имеем дело с местью? – Амалия нахмурилась. – Но вы отлично знаете, Сергей Васильевич, что месть – блюдо, так сказать, сугубо личное. Никто не станет мстить за людей, которые ему не интересны. И вы уж простите меня, но Изотовы никому не были интересны… Никому, кроме своих родных.
– Я ничего не сказал о мести, госпожа баронесса, – довольно сухо заметил Сергей Васильевич. – Один раз я уже задал вам вопрос, не вы ли убили Колозина. Простите, но я вынужден задать его снова. С вашим умом и опытом вы вполне могли догадаться, что перед вами неуравновешенный тип, ставший опасным преступником. А коль так, вы вполне могли пожелать избавить от него общество.
– Ни о чем я не догадалась, – с нескрываемым раздражением промолвила Амалия. – Мне не нравилось задание, которое мне дали, мне не нравился этот вечер и люди, которых я на нем видела… за редкими исключениями, – поправилась она. – По-вашему, я должна была с ходу раскусить Колозина, который, кстати сказать, ухитрился обмануть и Снегирева, и присяжных, и репортеров, и не знаю кого еще…
– Вы сердитесь из-за Анны Тимофеевны? – напрямик спросил Ломов. – Вы ведь столько сделали для нее, а она убила человека и устроила поджог…
Амалия отвела глаза.
– Нет, я ни на кого не сержусь, – сказала она, – хотя бы потому, что это совершенно бесполезно. Мистер Бэрли отказался от намерения писать книгу о России, а раз главная цель достигнута, детали… как нам внушают в службе? – несущественны, да. Анна Тимофеевна совершила преступления, и она за них ответит. Вот и все, что я могу сказать.
Глава 33
Сон
Доктор Волин не подозревал о драме, разыгравшейся в усадьбе Меркуловых, – но ни одна драма не могла пройти мимо внимания фельдшера Худокормова и Февронии Никитичны, так что уже к обеду они объединенными усилиями поставили Георгия Арсеньевича и весь персонал больницы в известность о случившемся. Ольга Ивановна недоумевала, но допускала, что генеральша могла пойти на преступление, чтобы уберечь единственного сына, который у нее оставался; а доктор ощущал главным образом досаду, как бывает, когда видишь, что замарался хороший, в сущности, человек. Также его тревожило, что убийца оказался по соседству с Амалией. Георгий Арсеньевич думал, что ему следует поехать к ней и как-то поддержать ее, что она, должно быть, растеряна и напугана; но он не мог отлучиться с работы, потому что пациенты требовали все его внимание. Наконец, в пятом часу, когда последний больной ушел, Волин решил, что уж теперь-то он имеет право навестить баронессу Корф.
«Тем более что Поликарп Акимович упоминал, что ее дядя серьезно захворал… Впрочем, странно, что она не прислала за мной по этому случаю… Неужели она мне не доверяет? Или считает, что он снова притворяется и не о чем беспокоиться?»
В дверь постучали, и, когда Волин в некотором раздражении крикнул «Войдите!», она как-то робко приотворилась. На пороге стоял отставной штабс-капитан Печка.
