Но им суждено было встретиться еще раз – в Москве, куда доктор Волин приехал на съезд земских врачей окрестных губерний. Георгий Арсеньевич не ожидал встретить Амалию на московской улице и порядком удивился. Ему показалось, что с ней шел какой-то господин, поразительно похожий на следователя Ломова, но к тому моменту, как Волин подошел к Амалии, рядом с ней уже никого не было, и она смотрела на доктора со своей пленительной, всепобеждающей улыбкой.
– Как ваш дядя? – спросил Волин после того, как они обменялись приветствиями. – Вы так неожиданно уехали из-за того, что ему стало гораздо хуже… что довольно странно, потому что я готов был поручиться, он совсем не болен…
– Кажется, он съел что-то не то, – уклончиво ответила Амалия. – Во всяком случае, Георгий Арсеньевич, сейчас о моем дяде можно не беспокоиться… Он совершенно здоров. А как поживают наши общие знакомые?
Доктор оживился и стал рассказывать: Лидочка вышла замуж за Федора Меркулова и, кажется, вполне счастлива, Николай Одинцов поступил на работу в земство и приносит немало пользы, а Нинель Баженова, после того как ее убедили дать деньги на издание прогрессивного журнала и самым беспардонным образом надули, совершенно разочаровалась в либерализме и переметнулась к консерваторам. Что касается мистера Бэрли, то он почему-то не написал книгу о России, которую от него ждали.
– Знаю, – ответила Амалия с иронией. – Вместо книги он написал цикл статей, который, впрочем, не имел особого успеха. Мистер Бэрли пытался рассуждать там об истории России и о характере русского человека, но почему-то все время сбивался на русских женщин: какие они непостоянные и как они не умеют выбирать правильного мужчину.
– Странно, – удивился Волин, – и чем его так задели русские женщины?
– Кто знает! – пожала плечами его собеседница и улыбнулась.
Тут, пожалуй, можно было бы написать слово «конец», но наш эпилог будет неполным без неподражаемого дядюшки Амалии, тем более что читателя наверняка заинтересует, сдержала ли баронесса Корф слово и подарила ли своему родичу два портсигара, которые были ему обещаны. И в самом деле, через некоторое время после того, как Амалия со своими домочадцами вернулась в Петербург, она пришла к дяде с двумя небольшими коробками, упакованными как подарочные.
– Это мне? – спросил Казимир с трепетом; потому что больше всего на свете он любил получать подарки.
– Все, как мы уговорились, – отозвалась племянница, отдавая ему коробки.
Казимир аккуратно развязал ленты, снял оберточную бумагу (характер не позволял ему срывать ленты в спешке и сдирать бумагу, даже если он больше всего на свете хотел добраться до содержимого) и вынул из первой коробки золотой портсигар, который лег в его руку так, словно был предназначен только для него, и ни для кого больше.
– Это, так сказать, вариант на выход, попроще, – пояснила Амалия, забавляясь. – То, что ты просил сначала, находится во второй коробке.
– Боже, – вскричал Казимир в экстазе, открыв вторую коробку, – да это и есть тот самый портсигар, который я видел в детстве!
Это был, прямо скажем, не портсигар, а какой-то музейный экспонат, созданный из золота кудесником-ювелиром и украшенный цветной эмалью и крупными бриллиантами, которые сверкали так, что глазам становилось больно. Казимирчик вертел его в руках и поглаживал, как любимую игрушку, а выражение его лица… впрочем, выражение его лица вы можете представить сами.
– Я не подозревала, что это тот самый портсигар, – сказала Амалия. – В любом случае я рада, что он тебе так нравится.
Однако не прошло и недели, как Амалия заметила, что дядя не носит портсигар дома и даже не держит его на виду – что было бы вполне естественно, если учесть, что речь идет о вещи, о которой ее нынешний владелец мечтал с детства.
– Дядя, в чем дело? – напрямик спросила Амалия, устав ломать голову над этим феноменом. – Где твой портсигар? Ты что, его потерял?
– Нет, – сокрушенно ответил Казимир, – я убрал его в стол.
– Но почему? Мне казалось, что тебе приятно будет видеть его… – Дядя молчал и только вздыхал, глядя куда-то мимо племянницы. – Что, бриллианты оказались недостаточно чистые? – догадалась Амалия. – Или у портсигара обнаружился какой-то дефект? Ты только скажи, все можно исправить…
– Не могу я его видеть, – проворчал Казимир. – Он притащил с собой слишком много воспоминаний, понимаешь? Как только я беру его в руки, я сразу же вспоминаю о том, какие мы с твоей матерью были нищие в то время… как нами помыкали родственники… как я недоедал и плохо одевался… Он заставляет меня думать о том, какой я был несчастный… и оттого я совершенно не радуюсь тому, что через столько лет он у меня оказался.
По правде говоря, Амалия была готова к чему угодно, только не к такому обороту дела; а ее дядя вышел из комнаты и через некоторое время вернулся с коробкой, в которой лежал ее подарок.
– Пусть лучше он будет у тебя, – сказал Казимир. – Можешь его продать… или… Словом, делай с ним что хочешь, – заключил он. – Я не хочу больше его видеть.
После чего он сел и взял газету, показывая тем самым, что дальнейшие дискуссии на эту тему бесполезны.
– Дядя, – проворчала Амалия, – вы заставляете меня думать о тщете всего сущего!
– Так я и знал, – вздохнул дядюшка, складывая газету поудобнее. – Отставной штабс-капитан Печка оправдан, и те же газетчики, которые писали, что Колозин едва не стал невинно осужденной жертвой, теперь наперебой возносят хвалы тому, кто его прикончил. В этом мире нет ничего постоянного, люди, мечты, настроения – все меняется, то, что должно было приносить радость, разочаровывает, а радует совершенно не то, к чему стремился. Ну что ж, так тому и быть!
