Чота чувствовал себя превосходно, за год заметно вырос и прибавил в весе. Все разговоры, которые вели между собой дочь султана и погонщик, вертелись исключительно вокруг слона. Тем сильнее был изумлен Джахан, когда однажды Михримах начала расспрашивать его о жизни в Индии и о том, каким образом он оказался здесь. На следующий день мальчик поведал ей целую историю. Михримах слушала, сидя под кустом сирени, а он стоял перед нею на коленях. Девушка пристально его разглядывала, но сам Джахан не решался поднять на нее глаза. Она была так близко, что он ощущал аромат ее волос, но между ними лежала пропасть, и он не мог забыть об этом ни на мгновение.
История, рассказанная погонщиком слона дочери султана
В огромной и богатой стране, называемой Индия, жил-был бедный мальчик по имени Джахан. Домом ему служила жалкая хижина, стоявшая неподалеку от дороги, по которой часто проходили отряды воинов. То были стражники, охранявшие дворец шаха Хумаюна. Под одной крышей с Джаханом жили пять его сестер, а также мать и отчим, который одновременно приходился ему родным дядей, поскольку был старшим братом отца. Джахан с ранних лет отличался любопытством. А еще он любил рисовать, лепить и мастерить всякие поделки, причем материалом для них служило все, что попадалось мальчику под руку: глина, дерево, камни, прутики. Как-то раз он построил на заднем дворе большую печь, чем несказанно обрадовал мать: в отличие от прежней, новая печь совершенно не чадила.
Конечно, прежде у Джахана был родной отец, но он исчез из его жизни, когда мальчику не исполнилось и шести лет. Всякий раз, когда Джахан пытался расспросить мать, куда подевался папа, та отвечала: «Он уплыл от нас по морю». И Джахан воображал, как его отец поднялся на борт корабля, совершил долгое плавание и достиг берегов некоей чудесной страны, где под ногами валяются драгоценные камни.
Другой мальчик, возможно, быстро догадался бы о том, что мать обманывает его, но Джахан предпочитал утешаться выдумками. Лишь несколько лет спустя он понял, что мать сплела вокруг него затейливую паутину лжи, предохранявшую сына от горькой правды. И даже когда мама вторично вышла замуж, за старшего брата своего первого супруга – человека, который стал глумиться над нею с первых же дней совместной жизни, – мальчик продолжал верить, что его родной отец когда-нибудь вернется. В бессильной ярости он наблюдал, как отчим сидит на отцовской циновке, спит на отцовской постели, жует листья бетеля, заготовленные еще отцом. Мать всячески старалась угодить супругу, и отчим воспринимал это как должное. Он не только ни разу не поблагодарил ее, но, напротив, без конца осыпал жену бранью. Придиркам не было конца. Огонь, который она разводила, горел недостаточно ярко, молоко у нее слишком быстро прокисало, а если жена жарила пури, отчим заявлял, что лепешки по вкусу напоминают овечий помет. Самая же главная вина бедняжки состояла в том, что она не могла родить ему сына.
Впрочем, несмотря на скверный характер, бездельником отчим отнюдь не был. Он занимался тем, что воспитывал боевых слонов, обучая этих миролюбивых животных идти в атаку и убивать. Сестры Джахана помогали отчиму в этом деле, но он сам – никогда. Ненависть, которую мальчик испытывал к старшему брату своего отца, была столь велика, что он предпочитал держаться подальше и от этого человека, и от его животных. Исключение Джахан делал лишь для слонихи по имени Пакиза.
Прежде чем произвести на свет слоненка, Пакиза тысячу дней пребывала в тягости. Миновало три осени и три зимы, а она все носила под сердцем детеныша. Снова наступила весна. Деревья, росшие вдоль дороги, покрылись золотистыми цветками, склоны гор благодаря обилию цветов превратились в разноцветные ковры, змеи пробудились от зимней спячки и выползли из своих нор. А слониха все никак не могла разродиться, бока ее так раздулись, что она с трудом передвигалась. Вялая, безучастная ко всему, бедняжка тяжело переступала с ноги на ногу, и глаза ее были наполовину прикрыты веками.
Каждое утро, еще до рассвета, Джахан приносил Пакизе свежую воду и охапку зеленой травы. Он прижимался щекой к ее морщинистой коже и шептал:
– Может, великое событие произойдет сегодня, а?
Пакиза слегка качала головой, чтобы показать: она слышит мальчика и, несмотря на всю свою усталость, разделяет его надежды. Но день сменялся ночью, не принося никаких перемен. То были последние недели перед началом сезона дождей. Воздух, насквозь пропитанный влагой, казалось, давил невыносимой тяжестью. Джахан уже начал беспокоиться, что слоненок погиб в материнской утробе. А может, никакого слоненка и не было, думал он, и живот Пакизы раздул неведомый недуг, не имеющий ничего общего с беременностью. Однако, прижимаясь ухом к ее ходившим ходуном бокам, мальчик с облегчением слышал биение сердечка, слабое, но ровное. Малыш был жив, но по непонятным причинам не хотел пока появляться на свет, словно бы чего-то выжидая.
За время беременности вкусы слонихи изменились самым странным образом. Она с наслаждением пила из грязных луж, пожирала коровьи лепешки, облизывалась при виде сухой глины. При любой возможности Пакиза отправляла себе в рот куски известки, отвалившиеся от беленых стен амбара. Отчим Джахана, заметив это, всякий раз безжалостно стегал ее плетью.
Слоны, родичи Пакизы, каждый день приходили к сараю, чтобы узнать, как у нее обстоят дела. Выйдя из лесу, они тянулись друг за другом по пыльной дороге. Головы их были опущены, огромные ноги вздымали столбы пыли. Подойдя поближе, самцы замирали в молчании, а самки начинали трубить, взывая к Пакизе на языке, ведомом лишь им одним. Стоило Пакизе их услышать, как она моментально настораживала уши. Иногда издавала ответный рев – наверное, просила соплеменников не волноваться за нее. Но чаще всего слониха молчала. Джахану было неведомо, что в эти минуты творилось у нее на душе. Возможно, горло у нее перехватывало от любви к будущему детенышу, но не исключено также, что она тосковала по утраченной свободе.
Люди со всей округи приходили поглазеть на великое чудо – беременную слониху. Индуисты и мусульмане, приверженцы сикхизма и христиане толпами бродили вокруг жилища Джахана. Они приносили цветочные гирлянды, возжигали благовония и пели песни. На новорожденном слоненке будет пребывать особое благоволение небес, утверждали они, ведь пуповина связывает его с невидимым миром. Люди завязывали шарфы и ленты на ветвях смоковницы, росшей поблизости от загона, и верили, что теперь их молитвы будут услышаны. А те, кому посчастливилось дотронуться до Пакизы, не сомневались: самые заветные их желания непременно исполнятся, надо только не мыть руки до той поры, когда это произойдет. Самые рьяные пытались вырвать волосок-другой из хвоста слонихи, но Джахан отгонял их прочь.
Часто у их ворот появлялись и лекари, пользовавшие животных: одних влекло желание помочь, других – обычное любопытство. Одного из этих лекарей звали Шри Зизхан. Этот сухой жилистый человек с кустистыми бровями имел странную привычку постоянно обнимать деревья и камни. Он утверждал, что это помогает ему ощутить пульсирующие в них жизненные токи. Год назад Шри Зизхан, стоя на скале, попытался заключить в свои объятия закат, но потерял равновесие и рухнул вниз. Сорок дней он пролежал в постели, не двигаясь и не говоря ни слова; лишь глаза его подергивались под опущенными веками, словно и во сне бедняга продолжал падать. Жена уже начала оплакивать его как покойника, и вдруг, после сорокадневного забытья, Шри Зизхан поднялся на ноги – худой как щепка, но здоровый. Правда, вскоре выяснилось, что рассудок его стал шатким и ненадежным, словно мостик над горным потоком. Мудрецы утверждали, что такое нередко бывает с людьми, пережившими несчастные случаи. Возможно, говорили они, во время падения ему открылись картины иной реальности, сокрытой для простых смертных. Так или иначе, хотя речи этого человека зачастую граничили с безумием, к его суждениям теперь прислушивались очень многие.
