Она почувствовала, как что-то щекочет ей передние лапы.
Эльда открыла глаза и с восхищением воззрилась на большой, прозрачный, грушевидный язык золотисто-белого пламени, дрожащего между ее когтей.
— Ой, как красиво! — воскликнула она.
Теперь из всех студентов одна только Клавдия оставалась без пламени. Вермахт отвернулся от Фелима и обнаружил, что Клавдия стоит с закрытыми глазами, закусив губу и вся сморщившись от напряжения.
— Нет-нет! — воскликнул Вермахт. — Откройте глаза! Пламя необходимо видеть мысленно.
Клавдия открыла глаза и покосилась на Вермахта.
— Я закрываю глаза потому, что вы меня отвлекаете, — объяснила она. — Понимаете, я невезучая, и для меня все это очень сложно.
— Невезение — это предрассудок! — заявил Вермахт. — Вы просто неправильно направляете свою энергию. Смотрите на сложенные ладони и сосредоточьтесь.
— Я это и делаю! — ответила Клавдия. — Пожалуйста, отодвиньтесь.
Но Вермахт нависал над Клавдией, и все прочие тоже на нее глазели. Эльда подумала, что девушка вот-вот разрыдается. И как раз в тот момент, когда сама Эльда непременно бы разревелась, Клавдия сказала:
— Да ну его!
И уронила ноющие от усталости руки. И почти все, кто был в лаборатории, воскликнули:
— Вот оно!
— Где — вот? — сердито осведомилась Клавдия.
Вермахт взял ее тощую правую руку и развернул запястьем к Клавдии.
— Не знаю, как вам это удалось, — сказал он, — но оно здесь. Смотрите сами.
Клавдия ошеломленно и угрюмо уставилась на маленький бирюзовый огонек, пляшущий у нее на запястье.
— Я же вам говорила, что я неудачливая, — сказала она.
— Чепуха! — фыркнул Вермахт и вернулся к кафедре.
— Теперь втяните пламя обратно к своему центру, — распорядился он.
Это оказалось удивительно легко для всех, даже для Эльды, хотя у нее душа болела — так не хотелось расставаться с чудесным полупрозрачным огоньком!
— Сядьте, — приказал Вермахт. Все послушно заскрипели стульями.
— Запишите все, что вы сейчас говорили и делали. И вы, неудачница, тоже. Прекратите любоваться своим уродством, уберите его и сядьте.
— Но я же не могу! — возразила Клавдия. — Я не понимаю, как я это сделала.
— Тогда стойте, пока не додумаетесь, — сказал ей Вермахт. — Конспект допишете потом. А остальные пусть описывают весь процесс так точно, как только смогут.
Все принялись писать. Одна Клавдия стояла потерянная, пытаясь стряхнуть с руки свой огонек, пока наконец Эльда не вспомнила свой собственный опыт и не прошипела ей:
— Задавай себе вопросы, как Поликант!
Клавдия уставилась на Эльду, потом сказала:
— А-а!
Огонек исчез. Клавдия села и сердито принялась писать.
— Очевидно, я у него теперь буду «вы, неудачница!», — сказала она остальным, когда студенты хлынули во двор.
— Присоединяйся к нашему клубу! — сказал Лукин. — Эх, вот бы к кому ассасинов подослать!
Фелим вздрогнул и посерел.
— Не бойся, Фелим, — сказала Эльда. — Ты ведь защищен такими заклятиями, каких еще свет не видывал!
Время показало, что Эльда была права.
В тот же вечер, около полуночи, Коркоран запер свою лабораторию, собираясь отправиться спать. Его комнаты располагались в Доме заклинателей, на том же этаже, что и библиотека, рядом с комнатами Финна и казначея Денча. Они трое были единственными волшебниками, что проживали в университете. Все прочие жили в городе. Коркоран вышел во двор, окунувшись в прозрачный холодный туман, от которого его руки, едва прикрытые рукавами футболки, покрылись гусиной кожей. Университет сейчас выглядел как нельзя романтичнее. Царила глухая тишина — что было весьма странно, учитывая обычаи студентов. Лишь несколько золотистых окошек горели в высоких зданиях с башенками, окружавших двор. Башенки были словно черные непроглядные силуэты, наложенные на темно-синее бархатное небо. Лишь кое-где их слабо подсвечивали огни города, лежащего за стенами университета. А над туманом, бок о бок с башней обсерватории, висела луна. Луна была видна только наполовину и походила на огромный надкушенный персик, плывущий над сизоватыми облаками. Коркоран залюбовался ею. Он остановился, прислонясь к статуе волшебника Поликанта и неотрывно глядя туда, куда ему так хотелось попасть. Такая далекая, такая недоступная... Но его лунный корабль уже наполовину готов! Еще несколько лет — и его мечта исполнится.
— Я сделаю это! — сказал он статуе волшебника Поликанта и хлопнул ее по каменным ногам.
И тут, словно по сигналу, раздался невообразимый грохот. Если вы способны вообразить одновременный гул сорока гонгов и сотни жестяных подносов, по которым колотят лопатами и топорами, в то время как на десяти звонницах трезвонят во все колокола, а с башни обсерватории на землю рушится тысяча телег кирпича и такое же количество кастрюль, то вы можете получить некоторое представление о том, что это был за грохот. И одновременно с ним, едва слышный за этим грохотом, раздался зычный голос.
— ОПАСНОСТЬ!!! — ревел голос— НАПАДЕНИЕ!!!
Коркоран с перепугу ухватился за статую и так и застыл. Ему казалось, будто у него голова выворачивается наизнанку от этого грохота. Он смутно слышал вой, доносящийся от главных ворот, — это сторож-вервольф от неожиданности сменил облик. Значит, от него помощи не дождешься... Но ведь Коркоран, в конце концов, был волшебником! Он знал, что должен что-нибудь сделать. Звон, гром и грохот неслись, казалось, со всех сторон одновременно, но зычный голос слышался явно из Дома заклинателей. Коркоран поспешно соорудил магические затычки для ушей и бегом бросился к центральному входу в здание.
Глава 5
— Студенты шалят, — пробормотал Коркоран.
Он распахнул двери Дома заклинателей и зажег все лампы, не утруждая себя поисками выключателей. То, что Коркоран увидел, так ошеломило его, что он застыл как вкопанный, не обращая внимания на то, что двери у него за спиной захлопнулись сами собой и заперлись на магический замок.
Широкая лестница была погребена под горой песка. И гора эта все росла и росла. Серовато-белый песок сыпался и сыпался, каскадами стекая вниз и расползаясь по холлу. За то время, что Коркоран стоял и смотрел, песка прибыло вдвое. Казалось, будто его все подсыпают из громадного невидимого мешка. Но удивительнее всего было то, что какой-то человек упрямо пытался вскарабкаться по лестнице, навстречу потокам песка. Он барахтался где-то в нижней трети лестницы. Насколько мог видеть Коркоран, этот человек был одет в обтягивающую черную одежду. Вот из кучи песка вынырнула голова в черном капюшоне, показалась рука в черной перчатке, затем и то и другое затянуло неумолимо прибывающим песком. Секундой позже сбоку высунулись отчаянно брыкающиеся ноги в узких черных штанах. Но песок поглотил их почти мгновенно. Вскоре куча зашевелилась, Коркоран взглянул туда — и мельком увидел черный торс, но уже гораздо ближе к нижней площадке. К этому времени песком была завалена уже почти половина холла.
