Морил послушно поплелся через площадь. Он был так ошарашен, что не мог придумать ничего другого, хотя предчувствие говорило ему: это бесполезно. Если на Юге кого-то арестовали — даже за мелкую провинность, то маленький мальчик не сможет добиться освобождения арестованного пустыми заявлениями о благородных родственниках. А поскольку у них нет огромных денег, то вполне вероятно, что двери тюрьмы закроются за Дагнером навсегда. К тому времени, когда Морил оказался под холодной аркой тюремных ворот, он уже искренне жалел о том, что они уехали из Маркинда.
— Пожалуйста, — обратился он к дежурному за дверью. — Я хочу увидеть брата.
Мужчина посмотрел на него не без симпатии.
— Ты — сын Кленнена-менестреля?
Морил кивнул.
— И сколько тебе лет, паренек? — спросил он.
— Одиннадцать, — ответил Морил.
— Одиннадцать, вот как? — переспросил мужчина. — Таких, как ты, вешают только после пятнадцати, так что тебе повезло.
Морил решил, что это шутка, и вежливо улыбнулся.
— Послушай, паренек, — сказал мужчина. — Прими добрый совет. Садись на эту свою повозку и уезжай поскорее. Ничего хорошего ты тут не добьешься.
Морил посмотрел на него с бессильной досадой.
— Но…
— Уходи! — настойчиво повторил мужчина.
В темном коридоре позади них раздавались шаги. Морил понимал, что мужчина старается ему помочь, но не сдвинулся с места. Он стал ждать, в надежде, что приближающийся человек разрешит ему увидеть Дагнера.
Пришедшим оказался один из мужчин, арестовавших Дагнера. Он взглянул на Морила без особого интереса. А потом — второй раз, уже пристально.
— Этот тоже из них, так?
— Да, сударь, — ответил стражник и бросил на Морила укоризненный взгляд, словно желая сказать: «Видишь, что ты наделал!».
— Пойдем со мной, парень, — сказал вновь пришедший.
У Морила схватило живот — даже сильнее, чем перед недавним представлением, и он пошел по темному коридору, а потом — по унылому внутреннему двору и вверх по какой-то лестнице. Они вошли в пустую комнату с желтыми стенами. У одной из них стояла скамья, на которую Морилу было велено сесть и ждать. С этим мужчина ушел, заперев за собой дверь.
Морил довольно долго сидел на скамье, чувствуя себя просто ужасно. Он пытался понять, не арестовали ли и его тоже. Было очень похоже. Он попробовал выглянуть в окно, но оно оказалось очень высоким и было забрано решеткой. Он подтащил к нему скамью, но все равно увидел только серые стены. Протиснуться сквозь прутья решетки было невозможно. Морил отодвинул скамью на прежнее место и снова уселся на нее.
А потом началось самое ужасное. Ему невыносимо было находиться в тесном помещении. Ему было жарко. Он ощущал себя загнанным в ловушку. С каждой секундой комната словно становилась все меньше и потолок наваливался на него сверху. Морил уже готов был закричать, но тут ему на глаза вовремя попалось пятно на противоположной стене, и он смог на нем сосредоточиться. Пятно очень походило на гору между Водяной Горой и Ханнартом.
Морил с облегчением скрылся в грезах. Он представил себе увенчанные снегом вершины и забыл о том, что ему слишком жарко. Он представил себе широкие долины и высокое небо над головой, и ему легче стало переносить тесноту. Он подумал о старинных зеленых дорогах Севера и о том, как по ним идут Осфамеров и Адон. Он сам стал Осфамероном. Он и его друг Адон направились в воображаемый Ханнарт. На горе на них напали враги, но они сражались и пробили себе дорогу. А потом они спустились в Ханнарт и бродили под рябинами, которые росли за стенами старого серого замка, и вместе сочиняли песню о своей победе.
Дверь открылась, и другой мужчина приказал Морилу поскорее идти с ним.
Морил вздрогнул, возвращаясь к реальности. Он был испуган, напряжен и беспомощен. Он ясно видел каждый камень, каждое пятно в этой неприятной комнатке, прожилки дерева на двери, грязь под ногтями пальцев, придерживавших дверь. Он даже знал, что на бородавке на носу у мужчины ровно шесть волосков. Вставал со скамьи, он вдруг вспомнил, как Кленнен у озера говорил ему: «Ты сейчас разделен на две половинки». Может, это и имел в виду отец?
Мужчина привел его в большую торжественную комнату, в одном конце которой стоял массивный старый стол. За столом сидел пожилой мужчина, а рядом с ним более молодой вел записи. По золотой цепи на шее пожилого мужчины Морил понял, что это судья.
— Становись напротив стола и отвечай четко, — сказал более молодой мужчина, прервал записи и наставив свое перо на Морила.
Морил послушно встал, где велено. От напряжения его била дрожь. Он видел каждый бугорок на довольно бессмысленном барельефе за спиной судьи. Он мог бы сказать, сколько морщин на лбу у судьи — пятнадцать желтоватых складочек.
Судья приподнял эти складочки и посмотрел на Морила.
— Полное имя?
— Осфамерон Танаморил Кленненсон, — сказал Морил. — Будьте добры, я хотел бы увидеть моего брата.
— Вот это имечко! — заметил судья, пока второй мужчина его записывал. — Осфамерон?
— Он мой предок, — ответил Морил. Заметив, что желтые складочки судьи выгнулись с легким интересом, он объяснил: — Меня назвали в его честь. И разрешите мне увидеть Дагнера, пожалуйста. — Желтые складки сдвинулись теснее. — Это мой брат, — терпеливо пояснил Морил.
— Твой брат? — сказал судья.
Второй мужчина передал ему стопку бумаг, и тот стал просматривать их, сморщив складки на лбу так, что они стали похожи на сборки.
— Здесь еще одно имечко.
Морил с упавшим сердцем понял, что на бумагах, видимо, записаны ответы Дагнера на вопросы, которые ему задавали. Он не знал, что именно отвечал брат, — и очень жалел, что не знает. Ведь если его собственные ответы будут отличаться от ответов Дагнера, то судья сможет признать Дагнера виновным в вещах, которых он вовсе не совершал.
— Мы зовем его Дагнер для краткости, — осторожно пояснил Морил. И мне хотелось бы его увидеть. Пожалуйста.
— Ты сможешь увидеть его в свое время, если ответишь на мои вопросы правдиво, — сказал судья. — Вы — из семьи странствующих музыкантов, так?
— Да, — ответил Морил.
— И вы ездили с отцом, устраивал представления?
— Да, — снова подтвердил Морил.
— Как давно вы этим занимаетесь?
— Одиннадцать лет, — ответил Морил.
Молодой человек подался вперед.
— Старший парень сказал — десять лет.
Судья нахмурился, глядя на Морила — должно быть, прикидывал, сколько ему лет. Вид у чиновника был усталый и проницательный, и Морил был для него только сомнительным фактом. Морил понял, что следовать совету Брид и говорить о своем родстве с графом и Ганнером было бы бесполезно, совершенно бесполезно. Он знал, что Брид это сделала бы, но сам даже пробовать не собирался.
