— А мне можно будет бегать с трещоткой? — в отчаянии прервал его Митт.
— Нет. Ты родился никем,— ответил Дидео. — Нет, он плавает, — сказал он Кандену. — Ты недавно в Холанде и не знаешь, но один раз его подобрали в добрых десяти милях от гавани. Это был старый «Семикратный», и я слышал, что все, кто был на том корабле, потом разбогатели. Но это единственный раз, когда такое случилось,— с сожалением добавил он. — Тогда мне было примерно сколько сейчас Митту.
Он посмотрел на Митта и, с удивлением заметив, что мальчик побледнел и плачет, ткнул Кандена в бок.
Канден снял Митта со своих плеч и заглянул ему в лицо.
— В чем дело? Хочешь собственного Аммета?
— Нет! — воскликнул Митт.
Тем не менее он оказался перед лотком, на котором были выставлены дюжины крошечных соломенных Амметов. С ними пошел еще один друг отца Митта, мужчина с суровым и непроницаемым лицом. Звали его Сириоль. Он молча стоял рядом, пока Канден и Дидео нависали над Миттом, изо всех сил стараясь его утешить. Может, Митт хочет вон того Аммета? Или как насчет вот этого, с синими лентами? А когда Митт наотрез отказался иметь дело со Стариной Амметом в лентах любого цвета, Канден и Дидео попытались купить ему восковую фигурку Либби Бражки. Но хотя восковые фрукты казались настоящими и очень аппетитными, Митт не захотел и Либби. Ее ведь бросали в море, точно так же, как Беднягу Аммета. Он расплакался и оттолкнул фигурку.
— Но они же приносят удачу! — сказал Канден, который никак не мог взять в толк, в чем дело.
Суроволицый Сириоль взял с другого конца лотка яблоко в тянучке и сунул его во влажный кулачок Митта.
— Держи, — сказал он. — Это тебе понравится, вот увидишь.
И оказался совершенно прав. Митт начисто забыл о своем огорчении, сражаясь с густой тянучкой в попытках прогрызть ее до яблока.
С этими отцовскими друзьями была связана какая-то тайна. Митт знал, что маме они не нравятся. Он слышал, как она ругала их каждую ночь, когда родители ссорились. Наступила зима, и с каждым днем мама все больше поносила отцовских приятелей, пока однажды — дело было накануне Нового года — Митт не услышал, как она говорит:
— Все, я сдаюсь. Если за тобой явятся солдаты, я не виновата!
После этих слов Мильды прошла примерно неделя, и зима была как раз на середине, когда глубокой ночью Митта что-то разбудило. На потолке мерцал красный свет. Он услышал треск и далекие крики и почувствовал запах дыма. Похоже, горел один из больших складов на берегу. Митт приподнялся на кровати, опираясь на локоть, и увидел пожар: огонь рвался в небо и отражался в темной воде гавани. Но проснулся Митт не поэтому. Его разбудило медленное шарканье за дверью. От этого звука у Митта мурашки по спине побежали. Он услышал, как Мильда пытается зажечь лампу и постанывает от спешки и досады, потому что фитиль никак не загорался. А потом лампа наконец зажглась, и Митт увидел, что отца с ними нет. Тени заметались по стенам — Мильда схватила лампу, бросилась к двери и распахнула ее.
За дверью оказался Канден. Он цеплялся за косяк, чтобы не упасть. Митт его плохо видел, потому что Мильда держала лампу совсем неправильно, но он понял, что Канден или ранен, или болен — или и то, и другое. У Митта было такое чувство, будто та часть Кандена, которую заслоняют Мильда и дверной косяк, стала какая-то не такая. И его не удивило, когда Мильда издала жуткий сдавленный крик.
— И-и-и! Что? Я так и знала, что ничего не выйдет!
— Люди Харчада, — сказал Канден презрительно. — Они нас ждали. Доносчики. Дидео, Сириоль и Хам. Они на нас донесли.
После этого Канден содрогнулся от отвращения — и соскользнул вдоль двери на пол. Мильда встала рядом с ним на колени, прижимая лампу к себе и причитая:
— О боги! Что же мне делать? Что мне делать? Почему никто не поможет?
После этого на всей лестнице начали тихо открываться и закрываться двери. Оттуда выходили матроны в ночных рубашках и старых пальто, с лампами и свечами. Начались тревожные перешептывания и утешения, а Мильда все стояла на коленях и стонала. Митт пришел в такой ужас, что не шевелился. Ему не хотелось смотреть на Кандена или на мать, и поэтому он лежал и смотрел в потолок. Суетящиеся дамы решили, что он спит, и спустя какое-то время он, наверное, и правда заснул. Утром Кандена не оказалось. Но ночью он был у двери, это точно. На полу осталось пятно. И отца Митта тоже до сих пор не было.
Митт знал, что и папа, и Канден мертвы. Никто ему этого не говорил, но Митт все равно знал. Не знал он лишь того, хочет ли, чтобы ему рассказали, как это случилось. Мильда некоторое время не ходила на работу. Целыми днями она неподвижно сидела у окна и молчала. Лицо у нее так осунулось от тревоги, что складка на том месте, где раньше была ямочка, стала похожа не на морщину, а на неровный шрам. Митту страшно не понравилось, что у мамы сделалось такое лицо. Он присел на корточки у ее ног и попросил сказать, что случилось.
— Ты слишком мал, чтобы понять, — ответила Мильда.
— Но я хочу знать! — возразил Митт. — Что случилось с папой?
Он задал этот вопрос не меньше сорока раз, пока не получил ответа.
— Погиб, — сказала Мильда.—По крайней мере, я надеюсь, что это так, потому что все говорят, что лучше умереть, чем оказаться в руках Харчада. И я никогда не прощу им того, что они с ним сделали. Никогда, никогда, никогда!
— А что сделали Сириоль, Дидео и Хам? — поторопился узнать Митт.
— Отстань от меня, раз знаешь так много! — раздраженно отозвалась Мильда.
Но Митт продолжал расспросы, и в конце концов Мильда рассказала ему все, что знала.
Похоже, когда отец Митта увидел, что в Холанде почти невозможно найти работу, он так озлобился на графа, что вступил в тайное общество мятежников. В Холанде было множество подобных кружков. Сын графа, Харчад, посылал своих солдат и шпионов выслеживать и ловить подпольщиков. Ни днем, ни ночью не прекращалась охота. Но стоило ему найти одно тайное общество и перевешать его членов, как на его месте возникало новое.
Мятежники, к которым примкнул отец Митта, звали себя вольными холандцами. В него входили в основном рыбаки, которым казалось, что простой люд Холанда имеет право на лучшую и более справедливую жизнь. Они замыслили поднять весь город против графа и, насколько Мильда знала, никогда не шли дальше разговоров. Но когда Мильду и Митта выгнали с фермы, отец Митта так рассердился, что попытался подвигнуть вольных холандцев хоть на какие-нибудь действия. Почему бы им не поджечь один из складов графа, сказал он: пусть граф убедится в том, что намерения у них серьезные!
Канден и другие молодые заговорщики встретили его план «на ура». Этак мы ударим графа по самому чувствительному месту — по кошельку, говорили они. Но те, кто постарше, а в особенности Сириоль, Дидео и Хам, были решительно против. Если поджечь склад, то люди Харчада начнут охоту на вольных холандцев, и как это поможет поднять город на мятеж и свергнуть графа, спрашивали они. Заговорщики разделились. Часть вольных холандцев, самые молодые, отправились с отцом Митта поджигать склад. Старшие остались дома. Но когда мятежники пришли к складу, там их ждали люди Харчада. Сверх этого Мильда знала только, что кому-то все же удалось поджечь склад и что никто домой не вернулся — не считая Кандена, который сказал, что Сириоль, Дидео и Хам на них донесли. А Канден тоже погиб. Митт подумал над маминым рассказом и спросил:
