Все годы, когда я по крупицам собирал эпизоды жизни Игоря Васильевича, я все время думал: что же в нем главное? Почему ни один человек — подчеркиваю: ни один! — дурного слова не сказал о Курчатове. Всегда говорили с восхищением, с уважением, с пониманием и с каким-то трепетом. Потом я понял, в чем дело.
У каждого из нас есть какие-то достоинства и недостатки. У каждого из нас есть какие-то таланты. Курчатов отличался тем, что он очень точно замечал, в чем и как талантлив человек. Он ни в ком не ошибался, он отыскивал и находил в человеке лучшее и говорил ему об этом, поддерживал его. И оттого люди как бы поднимались над самими собой, и Курчатов это замечал, поддерживал. Это очень редкое качество. Всего у двух-трех человек в XX веке был талант поиска талантов.
Нет такого понятия «школа Курчатова». Есть школа Харитона, школа Зельдовича, школы других крупных ученых, а вот понятия «школа Курчатова» нет, и вто же время все «школы», о которых мы говорим в науке XX века, они как бы сливаются в великую школу Курчатова. Те люди, которые работали с ним, потом возглавляли другие комбинаты, научные центры, заводы. Он как бы подталкивал их в большую науку, в большую жизнь, в большое производство… Это уникальный талант! И в этом, мне кажется, самая великая заслуга Игоря Васильевича Курчатова перед нашей страной, перед народом, перед прошлым и будущим.
Иногда хочется прийти в Домик Курчатова, посидеть за его рабочим столом. Понятно волнение, которое испытываешь. И кажется, что все лучшее, что есть в тебе, Игорь Васильевич уже заметил и отметил…
Прошло много лет, но это ощущение живет в каждом из нас, кто хоть однажды прикоснулся к жизни и человеческому подвигу Игоря Васильевича Курчатова.
Даже не хочется называть какие-то награды, звезды Героя, лауреатские значки — то, чем официально отмечался труд Игоря Васильевича. Хочется именно отметить его отношение к людям, его любовь к людям, его понимание природы людей, жизни. В этом доме, который Курчатов очень любил и в котором он жил, когда приезжал сюда, это особенно остро чувствуется. И великая благодарность работникам «Маяка», что они бережно хранят память об Игоре Васильевиче. И все-таки воспоминания о Курчатове двух руководителей «Маяка» я хочу привести, потому что они, на мой взгляд, точно отражают роль академика Курчатова в создании атомного гиганта на Южном Урале. Из воспоминаний Б.В. Броховича:
«Душой же и здесь оставался Игорь Васильевич. Он — культурный, умный, интеллигент, большой ученый, тонкий эстет, никогда не переходивший невидимой грани дозволенного в отношениях с людьми, где бы они ни стояли на служебной лестнице. Это подчеркивало истинную высокую культуру и порядочность Игоря Васильевича. Но, в первую очередь, все помыслы и действия «могучей кучки», да и всех стоящих, монтирующих, затем и осваивающих объект, конечно же, наш внутренний патриотизм объединились в желании во что бы ни стало выполнить задание Родины в срок, чтобы избежать атомного шантажа США, катастрофы. В этом мы были едины — от академика Курчатова до любого инженера, рабочего, солдата, строителя и даже заключенного. Поэтому жертвы, облучение, плохие условия быта и труда, недоедание казались незначительными упущениями. В присутствии Курчатова, как правило, не ругались матом, даже такой виртуоз, как Славский, сдерживался и не кричал, не разносил подчиненных. Крикливые споры стихали, и все приходило в более мирное русло. Он был человеком, присутствие которого облагораживало окружающих. Я был свидетелем, когда Игорю Васильевичу приходилось давать поручения или требовать ускорения выполнения работ и от маститых академиков, имевших свои школы и большой круг учеников, и от докторов наук, имевших большой «вес», но по тем или другим причинам не выполнявших или своевременно не выполнивших поручение, которое действительно нужно было сделать. Это были Алиханов А.И., Виноградов А.П.
При этом мне запомнилось, что у Игоря Васильевича при этом не сходила с лица улыбка, но лицо слегка вытягивалось, становилось напряженным. Оппонент, как правило, горячился, оправдывался, в этом состоянии говорил много лишнего. Но Игорь Васильевич внимательно слушал, не перебивал. А потом опять обращался к нему: «Но как же быть, скажите?» И, в конце концов, тот соглашался, называл сроки и, главное, делал. Но это стоило дорого Игорю Васильевичу. С техническими работниками было проще. Авторитет Курчатова для всех был непререкаем, и мы выполняли все, что только можно было физически сделать».
Ефим Павлович Славский много лет провел рядом с Игорем Васильевичем. Кстати, именно Курчатов рекомендовал его на должность министра Средмаша. Почти 30 лет Славский занимал этот пост. Был освобожден от должности после Чернобыльской катастрофы. Но на то заседание Политбюро ЦК, где шло обсуждение, Ефим Павлович не поехал — не захотел.
Так случилось, я был тогда в его кабинете.
— Пусть снимают, — сказал он. — Жаль, что не дали доработать несколько месяцев — у меня было бы тридцать лет министром… Но так уж случилось… Да и плохо слышать стал… Замечаешь, что я прошу говорить погромче?
Мы беседовали о разном, обыденном, не связанном с работой министерства. И это было странным, потому что я всегда замечал, что Ефим Павлович полностью отдается своему делу и о другом даже думать не мог.
Потом он пригласил меня на заседание коллегии министерства, на котором он хотел попрощаться с коллегами.
Зал коллегии был переполнен. Люди стояли даже в проходах. Все ожидали, что Ефим Павлович будет говорить о том, что удалось сделать в отрасли за минувшее время. Ну а достижения, как известно, были велики и масштабны, и все они были связаны с работой Славского.
Но Ефим Павлович ни слова не сказал о них и о себе. Он вышел на трибуну, помолчал, а потом начал рассказывать об Игоре Васильевиче Курчатове. И в этот день мы поняли, насколько близок и дорог он был ему. Он говорил о Курчатове, будто тот был жив, а не ушел более четверти века назад. Впрочем, для Славского он оставался другом и соратником всегда.
Из воспоминаний Е.П. Славского:
«Самое замечательное в моей жизни — это работа с Курчатовым. Когда «кошки на душе скребли», — не заметить, он всегда веселый. Великий был оптимист, эрудит! Хрущев хотел сделать его президентом Академии наук. Игорь Васильевич отговаривался. И я говорил, что нельзя его загружать из-за здоровья, — несколько инсультов было уже.
Самоотверженным и отважным он был. Никакой черной и тяжелой работы, когда от нее успех общего дела зависел, не боялся. Надо было лично перепроверять облученные урановые блочки — перепроверял лично, своими руками. Когда на комбинате работали, со временем не считались вовсе. Спали два-три часа в сутки, нередко в производственных корпусах, — напряжение колоссальное. Народ — самоотверженный…
Все, что было с чудовищным перенапряжением сделано, всем верховодил Игорь Васильевич Курчатов. Он отдал делу всю свою жизнь, всю свою кипучую энергию, все свое обаяние. Именно под его руководством в такой кратчайший срок было создано и противопоставлено нашим недругам наше ракетно-ядерное могущество…»
