— Мне кажется, в такой дискуссии о подземной АЭС в Железногорске следует обязательно вспомнить роль Горно-химического комбината в истории Средмаша, в истории страны.
— Три предприятия было создано для производства плутония — «Маяк», Сибирский комбинат и наш. Постановление о его создании Сталин подписал 26 февраля 1950 года. На год раньше появился Сибирский комбинат, а еще раньше Челябинск-40. Как говорится, «задел» был — технология уже была разработана. Я считаю, что решение разместить наш комбинат внутри горы было правильным. Это на случай атомной бомбардировки. Понятно, возникни такая ситуация, комбинаты, которые находятся на поверхности, не уцелели бы, а вот Горно-химический комбинат остался бы. Средств доставки, которые гарантированно достигали бы наш комбинат, тогда не было. И, во-вторых, производство было защищено от прямого ядерного удара. Поэтому решение, на мой взгляд, было абсолютно правильным, и оно гарантировало безопасность нашего государства. И в этом основополагающая роль Горнохимического комбината в истории.
Остановка реактора
— Думаю, вы четко ответили скептикам по поводу появления комбината, и я согласен с вами. Но есть еще одна особенность в его становлении: я имею в виду, что сначала предполагалась одна технология, и она требовала огромных объемов, а потом появилась другая, так сказать «компактная», и получилось так, что здесь «нарыли лишние туннели»? так сказать, прогресс атомной науки сказался не лучшим образом?
— На мой взгляд, «Гора» востребована уже сегодня, и потребность в ее существовании в будущем будет только возрастать. К сожалению, ряд непродуманных решений принимался в 90-е годы. Их обсуждать — значит уйти в сторону от нашего разговора. Сегодня основная роль, которая отводится комбинату, — это определение стратегии развития отрасли. Я имею в виду замыкание ядерного топливного цикла, что предполагает не только работу на заключительном этапе атомной энергетики — химическую переработку топлива, но и производство его для быстрых реакторов. И сегодня мы создаем МОКС-производство внутри «Горы», а не на поверхности — поближе к исходным материалам, которые хранятся под землей. «Гора» востребована, и она будет еще востребована.
— Как известно, «финиш» в ядерном цикле — самая сложная проблема. вокруг нее много споров, даже спекуляций. Именно «ядерными отходами» пугают людей, как на Западе, так и у нас. И вы беретесь эту проблему решить?
— Среди западных специалистов есть термин «замыкание ядерного цикла»… Добыча урана — процесс понятен, создание свежего топлива — технология отработана, есть специалисты, есть заводы, есть научные школы. Реакторное производство — то же самое, мы лидеры в создании быстрых реакторов. А вот обращение с отработанным ядерным топливом, замыкание ядерного цикла — острейшая нерешенная проблема. Причем не только у нас, ноиу американцев она стоит очень остро. За последнее время к нам дважды приезжали американцы, чтобы увидеть, как мы работаем в этой области. Сегодня мы по технологии безопасного сухого хранения отработанного ядерного топлива опережаем весь мир.
— То есть вы идете по ступенькам: «мокрое» хранение, потом «сухое»…
— … дальше радиохимия, то есть выделяем материал для создания МОКС-топлива.
— Скажите как специалист, когда можно рассчитывать на решение этой проблемы, когда она будет доведена до уровня того же реакторного производства?
— Все определяется волей людей. Я считаю, что сегодня нашей компетенции достаточно. Так получается, что нынешний Минатом постепенно возвращается как бы в прошлое, к структуре Средмаша. По существу Средмаш возрождается, а это очень важно, потому что тогда существовала воля и были специалисты, которые могли решать любые, самые сложные проблемы науки и промышленности. Сейчас иногда говорят, что мы начинаем осуществлять «Атомный проект № 2», а потому я считаю, что в течение пяти лет мы решим проблемы создания МОКС-топлива. Вскоре реактор БН-800 будет введен в эксплуатацию. Значит, нам нужно в течение этого времени вывести технологию на уровень промышленного производства. И, конечно же, мы это сделаем. Самое сложное — это радиохимическое производство. Нужна современная технология, и она у нас есть.
— А французская? Я был на заводе под Шербуром — там все очень необычно…
— Я тоже там был. А недавно французы приезжали к нам, познакомились с нашими технологиями. Считается, что прежние радиохимические предприятия у нас — «первый уровень». У французов — «второй», на сегодняшний день они в лидерах. Но когда они познакомились с нашим проектом, то спросили: «Как мы сами оцениваем технологию?» Ответили: «Третье поколение». Нет, сказали французы, это «четвертый уровень»! Но я считаю, что все-таки у нас «третье поколение» плюс повышенная безопасность.
— Я считал, что такие заводы у них лучшие.
— Так и есть, если брать промышленное производство. Но у них есть недостатки. Например, часть радиоактивных отходов они сбрасывают в Ла-Манш. От предприятия идет двадцатикилометровая труба, по которой все и идет в океан. А потом в моллюсках норвежцы обнаруживают тритий…
— … Кстати, и у нас в Баренцевом море тоже… Причем обвинение предъявлено англичанам…
— Англичане и французы спорят между собой, кто виновен, а норвежцы не знают, кому именно предъявлять претензии… Но на самом деле проблему нужно решать технически. На Горно-химическом комбинате уже есть современные технологии, которые позволяют «выхватывать» разные изотопы на начальном этапе. Да и технология более компактна, чем у французов. Поэтому они так высоко оценили наши разработки.
— Они брали пробы в Енисее?
— Мы сами берем их постоянно. Все контролируется у нас четко и надежно. Те «следы», которые есть
— мы этого не отрицаем, это последствия той оборонной программы, которая осуществлялась ранее. Два реактора вырабатывали плутоний. Влияние на окружающую среду очень малое. У нас есть хранилища для слаборадиоактивных отходов. Это полигоны для подземного захоронения. На «Маяке», к сожалению, их нет и не было, а потому отходы сбрасывались в окружающую среду, и эти проблемы сегодня приходится решать. У нас проще. Сегодня на полигонах активность изотопов уменьшилась наполовину, а потому экологические проблемы здесь стоят менее остро, чем на «Маяке». У нас в открытую среду сброса нет.
— За Енисей можно не беспокоиться?
— Конечно. Мы в нем рыбу ловим, берега чистые. У нас постоянно проводится мониторинг окружающей среды. Ведем его вместе с экологами. Правда, купаться в Енисее сложно — вода не прогревается, очень холодная.
— Вы конкурируете с «Маяком» по технологиям?
— На мой взгляд, сейчас в этой области идет не конкуренция, а взаимное дополнение, потому что все осознали, что самая серьезная проблема — это работа с отработанным ядерным топливом. Тут не до конкуренции. Масштаб проблемы настолько огромен и серьезен, что все силы надо консолидировать. Причем не только в России, но ив мире.
