Через ветви примятой травы виднелась корова, выставив на обозрение раздувшийся белый живот. До нее было не более полусотни метров, вполне достаточное расстояние для убойного выстрела. У зверя не было ни единого шанса на спасение, если палить из двух винтовок, так что оставалось только набраться должного терпения.
Время тянулось мучительно медленно, а налетевшие со всей тайги комары просто не давали спасу. Я уже давно определил нехитрую закономерность: чем крупнее медведь, тем дольше ожидание. Чаще всего хозяин тайги являлся в глухую ночь совершенно неожиданно, будто выросшая из ночи тень, и для охотника, утомленного продолжительным ожиданием, представал внезапно.
Так произошло и в этот раз.
Перед самым рассветом, когда рассеивающаяся мгла дала возможность рассмотреть четкие очертания падшего животного, густой черной тенью на поляну вышел медведь. Задрав высоко хищную морду, он принялся принюхиваться, как если бы хотел почувствовать сразу все запахи леса, а потом осторожно, будто бы пробуя земную твердь на прочность, сделал шаг по направлению к корове. Прошелся вокруг нее, как будто бы примеривался, с какого бока сподручнее рвать тушу, и крепко ударил лапой по вздувшемуся животу.
Медведь стоял боком, весьма удобное положение для смертельного выстрела. Даже медвежий череп вряд ли выдержит тридцатимиллиметровый калибр. У такой пули имеется все необходимое, чтобы поразить наповал самое крупное животное: убойная сила и отличное останавливающее действие. Второго выстрела даже не понадобится.
Аркадий, сняв карабин с предохранителя, изготовился для меткого выстрела. От небытия медведя отделяло только мгновение. В оптический прицел я увидел крупного матерого зверя, каковой не часто балует своим появлением даже такую глухую местность, как наша, изрезанную оврагами и буреломами. Он являлся порождением первобытных моховых болот, лежащих в самом сердце тайги, и приходил из замшелости лишь затем, чтобы подивить бывалого охотника своими впечатляющими размерами.
Неожиданно медведь сделал то, чего от него не ожидали: поднялся на задние лапы, вытянувшись во весь свой гигантский рост, и принялся когтями драть еловую кору, помечая обретенную территорию. Ему здесь понравилось, следовательно, бывший хозяин этих мест или должен убраться подобру-по-здорову, или вступить с гигантом в смертельную схватку. Именно эта непредсказуемость спасла медведя от смертельного выстрела – Аркадий вдруг опустил ружье и принялся с удивлением рассматривать зверя.
До нас доносился скрежет раздираемых древесных волокон. Зверь продолжал раздирать дерево, как если бы издаваемые звуки приносили ему невероятное наслаждение, в какой-то момент медведь даже зажмурился, увлеченный звуками. С его черной морды прямо на мохнатую бурую шерсть длинно стекали слюни.
Встав на четвереньки, медведь сделал пружинистый шаг в сторону туши и одним ударом тяжелой лапы разодрал бок корове. Аркадий уверенно вскинул карабин, и прежде, чем он нажал на курок, я громко свистнул, напугав животное. Медведь в огромном броске прыгнул за деревья, под его лапами громко затрещал валежник, ахнул поваленный сухостой. Запоздало прозвучал выстрел, бухнувший где-то в расщелине, и Аркадий, повернув ко мне презлые, с сибирским прищуром глаза, проговорил:
– На хрена тебе это было нужно?! Ну вот скажи мне, зачем ты его спугнул! Ведь с одного выстрела можно было завалить!
– Ты же знаешь, что это был не он. Этот медведь очень огромный, такие в наши края редко заходят, а рядом с убитыми охотниками были следы поменьше.
– Я был там! Там следов полно было, и все разные! – кипятился Аркаша.
– Все так, но мне думается, что охотников загрызла медведица.
– И что с того, что медведица? – с вызовом отозвался Аркадий. – Много ты на своем веку таких огромных медведей видел? – и, восприняв мое молчание по-своему, добавил со значением: – Вот то-то и оно! И я раза два-три всего… А этот вообще красавец! Одна шкура чего стоит! Шкуру бы содрали, городским пижонам продали, а потом бы на эти деньги могли месяц водку жрать.
– Пойдем, посмотрим, что это был за зверь. А заодно и Фому поищем, что-то на душе неспокойно.
Закинув карабины за спины, спустились и подошли к дереву, на котором медведь оставил когтями метки. Они оказались на уровне четырех с половиной метров, так что с его размерами при желании он мог заглянуть в окно второго этажа.
Аркадий продолжал сокрушаться:
– Такой зверь ушел! Просто не медведь, а подарок судьбы! Больше мне никогда такой не встретится.
– Не переживай, еще увидишь. Все-таки в тайге живешь. А, судя по всему, этот медведь пришел сюда надолго.
Аркадий лишь сокрушенно качал головой. Уважительно посмотрев на оставленные когтями длинные царапины, произнес:
– Таких царапин ножом даже не сделаешь, а он когтями за несколько секунд. Настоящий леший!
Понемногу рассветало. Воздух становился все более прозрачным. Темнота постепенно выпускала из плена хвойный лес и давала возможность заглянуть за горизонт с высокого каменистого косогора. За рекой, вывернувшись в замысловатую петлю, багровела глухая тайга, на кронах которой заночевал белесый дымок.
– Пойдем, Аркаша… Фома оттуда должен будет подойти.
– Жалко корову просто так оставлять, – вздохнул Аркадий, – столько сил было потрачено, чтобы в такую глухомань ее приволочь.
– Нашел о чем жалеть, – отвечал я, невольно усмехнувшись. – Надеюсь, ты ее есть не собрался?
– Найдутся желающие… Полакомятся!
– Это точно! Хотя бы наш прежний с тобой знакомый… Этот медведь пришел сюда надолго, зря что ли он метки на дереве ставил, теперь такие царапины повсюду будут.
– Ты думаешь, он вернется?
– А то как же! Вот отдышится малость, переведет дух, покумекает над своей бесталанной судьбой, проголодается как следует и опять вернется к обеденному столу.
– Значит, мы с ним еще встретимся. Так что эта его шкура никуда от меня не денется.
– А вот этого делать не нужно, – строго произнес я. – Этот медведь не людоед. И опасности для людей не представляет. А чужаков на своей территории, в том числе шатунов, не потерпит! И если таковой появится, так он тотчас его порвет. Так что его нужно оберегать.
– В твоих словах есть резон, – задумавшись, согласился Аркаша.
– Как ты его назвал, Леший? А хорошее прозвище для медведя. Пойдем, посмотрим, куда там Фома запропастился.
– А может быть, он принял на грудь. Лежит себе в теплой хате и дрыхнет в обе сопелки, а мы его по всей тайге ищем. Если это так, то точно ему нахлобучу!
* * *
Прошли километра два в высокой траве, прежде чем вышли к небольшому глубокому оврагу, изрезанному шумным ручьем с многочисленными, столь говорливыми протоками. Подле небольшого каменистого распадка мы увидели крупную медведицу с тремя медвежатами. Двое старших медвежат были двухгодовалыми, значительно крупнее самой большой собаки, а вот младший, сеголеток, значительно уступал в росте старшим и нетерпеливо терся о бока матери. Негромко попискивая, матуха, склонившись к земле, что-то яростно выгрызала в густой примятой траве. И, только всмотревшись, можно было увидеть, что на земле лежит разодранное человеческое тело. Медведица трепала зубами какой-то цветной лоскут, и я тотчас узнал в нем шапку Фомы. Взрослые медвежата, склонившись, также остервенело рвали мертвое тело, вгрызались мордами в человеческую плоть. Матуха громко урчала, испытывая самые положительные ощущения, покрывая обильным слюновыделением мертвое тело Фомы.
