Пироги мама готовила по-благородному, добавляла мед, полдюжины трав, сушеную вишню и толченую черемуху. Так готовила кухарка ее отца, сэра Оквуда, еще до луайонцев. Сакс точно не знал, как получилось, что молодой деревенский шериф женился на благородной, родители не рассказывали о том, как пришли рыбники, – а замок деда сгорел вместе с дедом и с большей частью деревни, той, что за ручьем. В развалины до сих пор никто не ходит, даже мальчишки не лазят. Даже луайонцы – хотя приезжал как-то нобле, осматривал деревню и прикидывал, во что обойдется отстроиться заново. Так и не собрался, верно, нашел место получше. Как нобле плюнул и уехал, жители Оквуда вздохнули с облегчением. Пусть деревня стала совсем маленькой, зато никаких рыбников под боком.
Кузнецов дом стоял на отшибе, у реки, чтоб шум и дым от кузни не мешали добрым оквудцам и не пугали скотину. Сам кузнец встретил их у калитки, отца сразу повел в дом, а Томаса с Саксом послал поправлять Тянучке подкову.
– Про повстанцев небось говорить будут, – шепнул Томас, глядя им вслед. – Слышь, отец с ярмарки сам не свой. Послушать бы.
– Быстренько подкову, и – того, – кивнул Сакс.
С подковой управились вмиг, благо там всего лишь гвоздь вылетел. И полезли через сарай в подпол, по длинному лазу аккурат под комнату. Пришлось, правда, рубаху оставить в сарае, а то отец бы непременно спросил, где ж Сакс так извозился. Над самыми головами скрипнула доска – кто-то ходил. Кузнец, наверное, он тяжелее. Ну точно – отцов голос раздался сбоку, где стол.
– Подъехал ко мне, – горько говорил отец. – Уставился свысока, вроде он меня и знать не знает, щучье отродье. Давай ему младшего, он принцу не угодил, да тот милостив. Простит, на службу возьмет. А я решил – не дам. И так двоих старших забрали. И то один, похоже, вовсе сгинул, а второй вон чего учинил! И отец ему не отец, и Томаса твоего мало не искалечил, и на родного брата охоту устроил. Тьфу!
– Да и моему там делать нечего, – прогудел кузнец из угла. – Верно говоришь, посмотрели мы, чего принцева-то служба с людьми делает. Я уже и с родней из Ротенбита договорился, отвезу им женку. А то и твою туда же, а, Герт? Вот как мудрый на Асгейров день приедет, подойдем под благословение, чтоб видел, что все здесь. А потом в лес…
Кузнец помолчал, вздохнул и добавил:
– А может, нам с Томасом раньше уходить надо было. Мудрые эти, боуги их задери… – покряхтел и снова замолк.
– Выкладывай, Дунк, что случилось-то?
– Да в городе. Как Бероук за Саксом погнался, ко мне подошел мудрый. Все выспрашивал, кто мы да откуда. Может, услыхал, как сынок мой хвастает фейрями, а может, и того… почуял чего… Томас-то мой руду и воду под землей видит, вон, говорит, под Девьим озером серебряная жила идет, прям где родники, оттого там вода такая светлая, вкусная и никогда не цветет. Да ты сам видел, чего уж там…
Отец длинно выругался, а Сакс подумал: точно же, Томас сколько раз каленое железо руками хватал, лепил как глину. И сам кузнец тоже. Даже и не думалось как – то, что это колдовство, – оно ж всегда так было. Какие они колдуны-то? Кузнецы и есть. Это пастухам и всяким огородникам не положено ладить с огнем и железом, а кузнецам – положено, как же кузнец иначе ковать будет? И мудрый тот не на Томаса смотрел, а на фейри. Или все же на Томаса? Ллировы мороки!
Рядом с Саксом зашуршало. Скосил глаза: Томас тер подбородок. Верно, так и болит после братнего эфеса. Ну, Марк, дери его сворой! И сам хорош. Бросил друга, а если б его затоптали?
Сакс потянул Томаса за рукав, мол, что надо – услышали. Когда выбрались обратно в сарай, буркнул:
– Чего, дурной, полез?
– Сам дурной, – насупился приятель. – Я ж помочь хотел. Скажи еще, что не помог. – Глянул на смущенного Сакса и махнул рукой: – Да ладно, плюнули и забыли. Ты про девку лучше расскажи. В городе, что ль, познакомился?
Помявшись, Сакс мотнул головой:
– На озере же.
Невольно улыбнулся, вспомнив, как резал ей дудочку.
– Так она чего?.. – Томас открыл рот: догадался. – Да быть того не может! А что ж не зачаровала принца-то?
– А не знаю. Странная она, иногда что твое дите, а иногда… – Нащупал у пояса гребень, сжал.
Томас нетерпеливо хмыкнул.
– Она в холмы ушла. – Сакс вздохнул. – Гребень вот подарила, а потом ушла.
– Вернется, – убежденно заявил Томас. – Раз прям сама, своими ручками отдала – точно вернется! Только они ж такие… раз подарила, значит, выбрала. Ты теперь на мельницу ни-ни. А то ж они ревнивые, фейрито.
Про фейри Томас мог говорить бесконечно. Вот и в этот раз, пока таскали в дом воду, а потом валялись на сеновале, жевали выпрошенный у Томасовой матери свежий хлеб и запивали молоком, он рассказывал хрустальные сказки. Сакс слушал в охотку, переспрашивал. Не то чтобы он всему верил – да не могла его фейри ни кровь пить, ни в омут никого заманивать! Добрая она! – но вдруг чего пригодится. Томас тоже расспрашивал про Лиле, разглядывал гребень, и все ему не давало покоя, как это так Сакс с ней целую ночь ночевал – и ничего. Неправильная эта фейри, и Сакс раззява, то ли дело сам Томас! Вот бы он эту фейри – ух!
– Свою фейри ухай, – хмыкнул Сакс. – А эта моя.
Поделить всех фейри с Девьего озера они не успели, зато решили, что точно тот мудрый почуял Лиле, а не заподозрил кузнеца в колдовстве, так что и тревожиться не о чем, Лиле-то давно в своих холмах.
Около кузни послышались шаги и чужие голоса. Мать Томаса, тихая и робкая Гвенда, заглянула к ним на сеновал.
– Сынок, Даро, ступайте на улицу, мудрый приехал, Асгейрово питье привез.
При упоминании мудрого Томас вздрогнул, а Сакс едва не схватился за нож. Очень уж не хотелось показываться ему на глаза, вдруг все же узнал про фейри? Еще потребует гребень отдать… хотя откуда ему про гребень-то знать? Оборони Матерь от щучьих прихвостней!
Вместе с Томасом вышли вслед за Гвендой.
На площади, ровно между Саксовым домом и домом гончара, уже собралась вся деревня – от старого хранителя Фианна до его правнучки Сесили, сопящей в платке за материнской спиной. Мудрый, тот самый, что приезжал каждое лето перед солнцеворотом, что-то говорил деревенским, а перед солнечным камнем, тем, что остался еще со старых времен, творилось странное. Двое здоровенных парней в красном и желтом – Асгеройвых лучей – заканчивали складывать огромный костер, словно собирались жарить лося целиком, а деревенские дети все подносили им дрова. Небось половину деревенских поленниц разорили. Еще двое, в кольчугах под красно-желтыми плащами и с длинными мечами, топтались рядом с мудрым и поглядывали на народ, что твои пастухи на стадо. Нехорошо это было, неправильно. Сакс уже собрался потянуть Томаса обратно, нечего ему тут делать. Хотя, верно мудрый-то сказал, к чему костер, – а раз деревенские спокойно слушают, вон и отец с кузнецом тут же, значит, ничего страшного и нет. Знать бы еще, чего сказал…
