Итак, все перевернуто с ног на голову. Подготовка стратегических резервов выдана за усиление Брянского фронта. Проведение активных операций против немецких групп армий «Север» под Ленинградом и «Центр» на Ржевско-Вяземском участке, связывающих крупные силы противника в ходе всего периода боевых действий 1942 года и не позволивших в самые критические моменты перебрасывать на юг подкрепления, подается как обеспечение стратегической обороны Москвы. Но главное, за скобки выводится трагическая Харьковская операция. А если быть точным, она приравнивается к неудачам под Демьянском и в Крыму, хотя очевиден ее совершенно другой порядок. Там неудачи, а здесь катастрофа, резко ослабившая весь южный фланг советско-германского фронта и по своим результатам очень напоминавшая июньско-июльские дни 1941 года. Немцы оказались у стен Сталинграда и в предгорьях Кавказа, а война затянулась на лишний год.
По поводу Харьковской операции хрущевские историки пишут:
«Неудача наступления советских войск на харьковском направлении объясняется следующими основными причинами:
Советское Верховное Главнокомандование и руководство Генерального Штаба, несмотря на явные признаки подготовки немецко-фашистким командованием крупного наступления на юге, ошибочно ожидали возобновления противником уже на первом этапе летней кампании основных операций на московском направлении и поэтому не уделили необходимого внимания укреплению положения советских войск на Юго-Западном и Южном фронтах.
Утвердив план наступления Юго-Западного фронта на харьковском направлении, Ставка (читай — Сталин. — Н. Л.) не обеспечила это наступление достаточными силами и средствами. К тому же сам замысел Харьковской операции был неудачен. Нельзя было, располагая ограниченными силами, начинать крупную операцию нанесением главного удара из оперативного “мешка”, каким являлся барвенковский плацдарм»
[103]
.
В этих заявлениях действительность искажена до неузнаваемости. Более или менее действительную картину дает Жуков, мстя Хрущеву за 1958 год, который вспоминает, что на совещании, состоявшемся в конце марта 1942 года, «Верховный (читай — Сталин. — Н. Л.) согласился с Генеральным штабом, который решительно возражал против проведения крупной наступательной операции группы советских фронтов под Харьковом».
Однако, уступая настояниям Тимошенко, как-никак маршал, и Хрущева, все-таки член Политбюро, он дал разрешение «на проведение силами юго-западного направления частной наступательной операции»
[104]
.
А. М. Василевский уточняет:
«Б. М. Шапошников (читай — Генштаб. — Н. Л.), учитывая рискованность наступления из оперативного мешка, каким являлся Барвенковский выступ для войск Юго-Западного фронта, предназначавшихся для этой операции, внес предложение воздержаться от ее проведения. Однако командование направления продолжало настаивать на своем предложении и заверило Сталина в полном успехе операции. Он дал разрешение на ее проведение и приказал Генштабу считать операцию внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться»
[105]
.
Наступление началось 12 мая. Вначале оно развивалось успешно, но уже 17-го немецкий генерал фон Клейст нанес контрудар в тыл нашим наступающим войскам. Катастрофы можно было еще избежать, если бы наступление прекратилось, а войска развернулись для парирования нанесенного удара. Но Тимошенко с Хрущевым вновь заверили Ставку, что операция идет вполне по плану и ничего угрожающего не происходит. Версия о якобы тревожных сигналах, поступавших от Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов, полностью опровергается Жуковым, который категорично заявляет:
«Хорошо помню, что Верховный (по телефону. — Н. Л.) предлагал С. К. Тимошенко прекратить наступление и повернуть основные силы барвенковской группы против краматорской группировки противника.
С. К. Тимошенко доложил, что Военный совет считает опасность краматорской группы явно преувеличенной и, следовательно, наступательную операцию прекращать нет оснований.
К вечеру 18 мая состоялся разговор по тому же вопросу с членом Военного совета фронта Н. С. Хрущевым, который высказал такие же соображения, что и командование Юго-Западного фронта: опасность со стороны краматорской группы противника сильно преувеличена, и нет оснований прекращать операцию. Ссылаясь на эти доклады Военного совета Юго-Западного фронта о необходимости продолжения наступления, Верховный отклонил соображения Генштаба».
И далее:
«Я это свидетельствую, потому что лично присутствовал при переговорах Верховного»
[106]
.
В плане понимания сложившейся тогда ситуации представляет большой интерес Директива Верховного Главнокомандующего № 170464 от 26 июня 1942 года. Вот ее фрагмент:
«Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку даже и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, тов. Баграмян оказался неспособным извлечь урок из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 18–20 дивизий.
Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Реннекампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии (намек на 1914 год. — Н. Л.). После всего случившегося тов. Баграмян мог бы при желании извлечь урок и научиться чему-либо. К сожалению, этого пока не видно. Теперь, как и до катастрофы, связь штаба с армиями остается неудовлетворительной, информация недоброкачественная, приказы даются армиям с запозданием, отвод частей происходит также с опозданием, в результате чего наши полки и дивизии попадают в окружение теперь так же, как и две недели тому назад.
Понятно, что дело здесь не только в тов. Баграмяне. Речь идет также об ошибках всех членов Военного совета и прежде всего тов. Тимошенко и тов. Хрущева. Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе, с потерей 18–20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто»
[107]
.
Итак, на лицо тягчайшее воинское преступление — осознанное введение в заблуждение своего непосредственного командования. Это преступление карается в условиях военного времени отдачей под трибунал. Но отдать под трибунал своего предшественника на посту наркома обороны, а вместе с ним члена Политбюро, и это в условиях разразившейся катастрофы? Сталин слишком хорошо знал историю и понимал, какую зловещую роль в исходе битвы при Ватерлоо и судьбе самого Наполеона сыграло недоверие солдат к его маршалам и генералам. Как тут не вспомнить знаменитое высказывание Сталина о том, что «других генералов у меня для вас нет». То есть надо уметь воевать с теми, кто есть в наличии. Обратим внимание, что во время войны через командование фронтами прошло около двух десятков человек, и лишь один Константин Константинович Рокоссовский как был назначен на этот пост, так и оставался на нем до конца войны.
