– Конечно, сеньора Бренна, сумку и ту красивую штучку, которая валялась рядом с вами. С красным глазком.
Паола помогла мне сесть в постели, взбив под спиной подушку, и сунула в руки вечную свечу.
– Спасибо… – пролепетала я пересохшими губами.
Дверь отворилась, и вошел Оттавио.
– Неумолимая сеньора! Как вы нас напугали. Но доктор сказал: обычная горячка. Зачем вы пошли туда ночью, почему не позвали меня?
– Оттавио… нет сил. Расскажу позже. Что вода?
Он опустил голову.
– Черная?!
– Нет! – заверил меня дворецкий. – Но темнее, чем вчера.
Что ж, это значит, черной она станет уже завтра. А я потеряла целый день! Что случилось, почему мне так плохо? И что такое сказала Дейзи: «Сотвори мир, проложи мост, живое вытащит мертвое», – что-то в этом роде…
– Оттавио, мне нужно наверх. Сейчас явятся творцы и продолжится суд, я не могу оставаться в постели.
Дворецкий покачал головой.
– Паола, одень сеньору Бренну потеплее. Я отнесу ее на башню.
– Но… – вытаращила глаза горничная.
– Делай, что сказано! – строго сказал Оттавио. – Да пошевеливайся!
И вышел из комнаты.
Пока горничная натягивала на меня одежду – я не могла даже помочь ей, совсем обессилила, – дворецкий сходил за каким-то целебным травяным отваром. Вернувшись, он стал вливать его в меня по ложечке, а я с трудом глотала. Потом, закутанную поверх одежды еще и в одеяло, он поднял меня на руки.
И в этот момент свеча, которую я не выпускала, начала теплеть.
– Нагревается, – с тревогой произнесла я.
– Понял, сеньора, бежим. Паола, захвати плетеное кресло! Из тех, что повыше.
Как ему, уже немолодому, удалось втащить меня по винтовой лестнице на такую высоту – не знаю… Но мы прибыли вовремя. Я даже успела увидеть воду прежде, чем лицо дежурного мага. Оттавио не утешал меня: черной она не была. Но оставалось недолго. Может быть – до утра.
– Приветствую, Неумолимая!
Опять традиционные фразы, встреча с творцами, вспыхивает второй экран…
Все это – будто во сне.
Креадор, который сегодня выносит решение… Да я ведь знаю его! Это Рихард Ланг, тот молодой человек, архитектор, с моей прошлой миссии! Оказывается, мы из одного семиугольника – кто бы мог подумать. Творцы объясняют ему его задачу, но я не слышу. Лицо у него какое-то детское, удивленное. Он все говорит, говорит, говорит… Позади него – красивая арка. Видимо, он стоит на центральной площади своего города. Глаза заволакивает туманом, сидеть тяжело, хочется упасть лицом вниз. Не могу уследить за разговором, но слышу наконец одно слово.
«Нет».
Нет? Он против? Почему?
Пытаюсь подняться, но последние силы оставляют меня. Сверху обрушивается темнота.
* * *
Когда я пришла в себя снова, полуденное солнце светило сквозь неплотно задернутые шторы. Я вновь лежала в постели, в ночной рубашке. Жар отступил, но слабость была такая, что мутило и кружилась голова.
Рядом с кроватью на столике стояла чашка с еще теплым отваром – я ощутила травяной запах. Дотянувшись, взяла чашку и, удерживая обеими руками, стала пить по глотку.
Половинка вечной свечи, стоявшая здесь же, в подсвечнике, замерцала бледно-голубым светом.
Меня вызывал Ральф.
Отставив чашку, я вцепилась в одеяло, комкала его, не желая брать свечу в руки. Наконец, пересилив себя, достала артефакт из подсвечника и дунула что было сил. Пламя занялось. Высоко над ним возник купол, под которым засветился экран. Изображение было даже четче, чем у творцов в Лиге.
– Здравствуй, Бренна, – бесстрастно произнес Ральф.
Он был в мантии – официально, как одевался крайне редко, разве что для церемоний. Под глазами я заметила круги, но больше никаких признаков усталости или переживаний не было.
– Выглядишь утомленной, – заметил Верховный контролер. – Ты нездорова, я слышал.
– За что? – с ненавистью глядя на него, только и смогла выговорить я.
«Ты еще спрашиваешь?» – сказали его глаза. Но вслух он спокойно ответил:
– Не понимаю, о чем речь. Я в курсе ситуации, поскольку сегодня вечером моя очередь выносить решение на суде семиугольника. Думаю, ты выбрала единственно приемлемый для себя вариант с этим судом, но, как мне кажется, ожидания не оправдались, не так ли?
Я вспомнила все разом. Джон, Сара, Рихард – они все сказали: «Нет». Трое из семи. Теперь даже если Этель и выскажется в защиту Даймонда – нам это уже не поможет.
Потому что остается Ральф.
– Ты… пришел, чтобы поиздеваться? – я подняла бровь. Злость придала мне сил.
– Ты нарушаешь субординацию, Неумолимая, – своим обычным тоном констатировал Ральф. – Но я отнесу это на счет твоей болезни. А пришел я лишь сообщить, что на нынешнем заседании выскажусь за оправдательный приговор.
– Что? – прошептала я, не веря своим ушам.
– Я не считаю, что Даймонд Баум заслуживает смерти, – с полным равнодушием продолжал Ральф. – Тюремного заключения вполне достаточно. Прощай, Бренна. Мне очень жаль, что все так сложилось.
Холод его голоса проникал мне в самое сердце. Но смысл сказанного поразил.
После того как Верховный удалился, я еще некоторое время сидела неподвижно, глядя перед собой.
Он затеял это, чтобы разлучить нас. Чтобы унизить Даймонда. Чтобы заставить страдать меня и его – ведь просчитать мою линию поведения для него не составляло труда. А убивать, значит, не хотел – что ж, он, как всегда, разумен. Отвел от себя подозрения.
Я спустила ноги с кровати, пытаясь встать, – но не тут-то было. Стены закачались, пол заходил ходуном. От бессилия чуть не заплакала – первый раз я в таком состоянии. Ну почему мне так плохо?
Упав на подушки, я так и уснула, со свисающими с кровати ногами.
Я спала несколько часов. Зато когда открыла глаза, почувствовала себя гораздо бодрее. Видимо, болезнь отступала.
Вошла Паола с подносом. Накормила меня бульоном – кое-как я смогла проглотить несколько ложек – и помогла одеться. Лишь когда она ушла, я сообразила, что ее аура неуловимо изменилась.
Процесс добрался и сюда, в дом креадора. И это означало только одно. Вода в чаше уже черная.
Я уже совсем не думала о Ральфе, о том, что он сделал. Его поступок перестал иметь значение. Все потеряло значимость перед жизнью и смертью.
За десять минут до заседания пришел Оттавио и помог мне подняться по лестнице. Того, что его аура тоже тронута изменениями, я старалась не замечать. Творцов и Ральфа я встретила в плетеном кресле, но – выпрямившись. Возле чаши с угольно-черной водой. На этот раз я слышала и воспринимала происходящее очень четко.
