– Наконец-то вы осознали важность прессы, – выпалила Жженова, едва поспевая за Самсоновым.
Он провел ее прямо в свой кабинет. До вечернего совещания оставалось совсем мало времени, но старший лейтенант решил, что оно того стоит.
– Садитесь! – Он указал на стул, Жженова плюхнулась на него, торопливо доставая из сумки записную книжку и ручку. – Мы ищем убийцу женщин, – решительно заговорил Самсонов, сев за стол напротив нее. – Преступник наносит им многочисленные раны заостренным предметом. Возможно, он держит дома петухов, которых оставляет рядом с жертвами на месте преступления. Если кто-то из соседей заметит, что мужчина по соседству завел петухов, пусть сообщит.
– Вы считаете, убийца живет за городом? – недоверчиво спросила Жженова.
– Возможно. Но не обязательно. Теперь главное. – Самсонов сделал паузу, чтобы журналистка осознала момент. – Убийца – либо кастрат, либо импотент. Чувствуя собственное бессилие, свое убожество, этот жалкий выродок ненавидит женщин, которых… м-м… вожделеет, но… познать не может.
– Вожделеет? – перебила Жженова. – Импотент?
– На ваше усмотрение, – отмахнулся Самсонов. – Можете, написать про эдипов комплекс заодно. Знаете, что это такое?
Журналистка скривилась:
– Очень смешно!
– Ну, мало ли. Так вот, наш жалкий импотент или кастрат может почувствовать себя мужиком, только когда втыкает в тело жертвы кол или что-то подобное. Орудие убийства заменяет ему собственный прибор.
Самсонов дождался, пока журналистка запишет все, что нужно. Жженова подняла на него глаза, поправила очки.
– Вы серьезно насчет всего этого? Не разводите меня?
– Нет. Честное слово.
– Может, вы все наврали, чтобы выставить меня идиоткой? – прищурилась Жженова.
– Зачем мне это? Вы и сами отлично справляетесь, моя помощь вам не требуется.
– Я думала, мы решили зарыть топор войны.
– Разве это война? Просто мелкие стычки на границе.
Журналистка усмехнулась:
– Как насчет смачных подробностей?
– Нет. Берите пока что дают.
Жженовой явно не хотелось уходить, но Самсонов встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Журналистка медленно поднялась, засунула записную книжку в сумку.
– Я так и напишу, – предупредила она перед уходом. – Как вы сказали.
– Отлично, – одобрил Самсонов. – Я вас провожу до двери.
Выставив Жженову, он отправился в конференц-зал. Там были только Морозов и Рогожин.
– Где остальные? – спросил Самсонов, садясь.
– Опаздывают, – ответил Коровин.
Старший лейтенант взглянул на часы.
– Ладно, начнем без них. Юр, как успехи?
Морозов отложил карманную пепельницу и вытащил из кармана своей желтой куртки записную книжку. Перелистнул несколько страниц, откашлялся. Самсонов не торопил: он знал, что опер – педант почище его самого и ему нужно собраться с мыслями, чтобы изложить все, не упустив ни одной важной детали.
– С учетом конфиденциальности сведений, которые ты мне поручил выяснить, – начал Морозов, – узнать удалось совсем немного. Рената Жмыхова покончила с собой после продолжительной депрессии, наступившей после того, как она лежала в реабилитационной клинике, где лечилась от наркозависимости. Это была вторая попытка самоубийства, первая закончилась неудачно. Собственно, тогда она и попала в клинику.
– Как она покончила с жизнью? – спросил Самсонов.
– Ввела слишком большую дозу героина.
– Может, это был несчастный случай? Почему решили, что она специально?
– Жмыхова оставила предсмертную записку.
– От руки написанную, с подписью?
– Да. А что, ты думаешь, ее могли убить?
Самсонов пожал плечами.
– Что стоит заставить человека написать такую записку под угрозой смерти? Но в любом случае, едва ли к ее смерти имеет отношение тот, кто нам нужен.
– Да уж, ни мешков, ни петухов, ни…
– Давай дальше, – перебил Самсонов.
– Ок. – Морозов взглянул в свои записи, почесал рыжие кудри на затылке. – Она тем не менее не обращалась за помощью к психологу или психиатру. Они, так сказать, сами ее нашли. О других тоже ничего в этом плане неизвестно, за исключением одного момента: Корчакова в тринадцатилетнем возрасте попала в больницу с нервным срывом. Врачи не смогли определить, в чем дело, и просто пролечили ее. В приют она вернулась через полтора месяца. Там ее наблюдал Меркальский, девочка шла на поправку, рецидивов не было.
– Откуда ты узнал об этом?
– От сотрудников приюта, которые там работали в то время.
– Ездил в детский дом?
– Ага.
Самсонов несколько секунд подумал, потом спросил:
– Они не рассказали, в чем именно проявлялся этот нервный срыв?
– Потеря аппетита, слезливость, раздражительность, истерики.
– С врачами говорил, которые ею занимались?
– Пытался. Молчат.
– Опять конфиденциальность.
– Ну, да. Плюс, я думаю, просто не помнят, это ведь когда было, да и у них таких пациентов знаешь сколько.
– Могу себе представить. Сама Корчакова никак не объясняла свое состояние? Не жаловалась ни на что?
– Как я понял, нет.
– А что по криминалу? Проходили наши женщины по полицейским базам?
– Нет. Ничегошеньки. Ни нападений, ни изнасилований, ни несчастных случаев, даже сумочку ни разу ни у одной не вырвали на улице. Только штрафы за ПДД.
Самсонов усмехнулся:
– Оплаченные хоть? Ладно, с этим ясно. – Он повернулся к Рогожину: – А ты чем порадуешь? Как там с маслом и петухами дела обстоят?
– Я подошел к делу обстоятельно, – начал Рогожин. – По твоему методу, Валер.
– Это по какому же? – удивился Самсонов.
– А ты как-то рассказывал, что надо постараться поставить себя на место преступника. Представить, что ты действуешь в таких же условиях, и включить логику. Я решил попробовать.
– Получилось?
– Конечно. Прежде всего, я стал думать не о том, где убийца мог достать петухов – таких мест слишком много, – а о том, где он их держал. Ведь ясно, что у него было только два варианта: либо купить сразу всех петухов, которые ему могут понадобиться (а если он собирается прикончить всех женщин, то птиц ему пришлось бы купить восемь), либо покупать петуха для каждого убийства. Как бы я сделал на его месте? – Рогожин обвел коллег взглядом. – Последний вариант не лучший, потому что пришлось бы палиться перед каждым убийством, и рано или поздно мы узнали бы, кто покупает птиц накануне преступлений. Даже если бы он брал петухов каждый раз у разных продавцов, это могло показаться подозрительным кому-то из них.
