– Настеныш! Прошу тебя! Пожалуйста.
– Перестань. И убери руки, пусти.
Она рванулась в сторону, и отец, не удержавшись, упал на пол вместе с колченогой табуреткой. Антон Сергеевич снова чихнул, газетные затычки выпали из ноздрей, и на растрескавшийся паркет вновь закапала кровь.
– Дочка, – заблеял он, ползя на карачках. – Настеныш! Не уезжа-а-ай!
Настя остановилась. Сердце гулко колотилось, вот-вот грозившись разорвать грудную клетку. Отец стоял на четвереньках, мелко тряся головой, брызгая кровью, словно дряхлый издыхающий пес, и ее охватило чувство безграничной жалости, которое неумолимо вытесняло страх. Похоже, папе недолго осталось.
– Прости меня, – всхлипывая, говорил он. – Прости… Я во всем виноват… И в смерти твоей матери тоже… Я мог бы ее спасти!! Но она сама приняла решение уйти из жизни! Только не уезжай, дочка… я просто сдохну, как только ты уйдешь!
Она медленно подошла к отцу и опустилась на колени перед ним. Прямо на почерневший от грязи пол. Обняла его, прижавшись губами к засаленным, пропахшим болезнью и сигаретным дымом волосам.
– Не… оставляй… меня… Насте… ныш…
Женщина погладила его.
– Я не уеду, – прошептала она. – Я останусь, папа.
Антон Сергеевич поднял перепачканное кровью и слезами лицо. Из ноздри свешивалась сопля.
– Правда?
Она грустно улыбнулась. Он напомнил ей ребенка. Большого, страшно напуганного ребенка, которого заживо пожирает неизлечимая болезнь.
– Правда. Вставай. Давай приберемся у тебя немного.
– Ты не злишься на меня? – робко спросил он, вытирая лицо.
– Нет. Честно.
Настя помогла подняться отцу на ноги.
– Меня действительно здесь ждали, – выдохнула она, снова вспомнив слова нищенки у церкви.
– Что? Да, я, конечно, ждал, – суетливо заговорил отец. – Я сейчас чай поставлю…
– Я сама все сделаю. А ты сходи в душ. Не обижайся, но от тебя попахивает. А потом мы поговорим о твоем здоровье… И еще…
Антон Сергеевич вопросительно посмотрел на дочь.
– У тебя остался видеомагнитофон? – тихо спросила Настя. Отец сказал, что остался, и сердце женщины замерло.
– А кассеты?
– Все осталось. Я убрал все старые вещи на антресоль и ничего не трогал с тех пор.
Настя провела тыльной стороной ладони по лицу, словно прогоняя остатки негативных эмоций.
– Я хочу посмотреть мультфильм. Про кота Леопольда.
Отец нашел видеомагнитофон и кассеты с мультфильмами, и Настя, быстро разобравшись в проводах, подключила покрытый пылью японский динозавр «Хитачи» к отцовскому телевизору. На экране замелькали кадры обожаемого в детстве мультфильма, и, невзирая на плавающий звук и мутно-дергающееся изображение, в эти минуты она была счастлива.
* * *
Настя долго не могла уснуть. Мешало все – жесткая, неудобная поверхность хлипкого раздвижного кресла, храп и постанывание во сне отца, звук капающей на кухне воды из сломанного крана, завывание ветра за окном. Настя ворочалась, ее мозг раз за разом прогонял в сознании слова отца насчет Кати.
Она не выходила из подъезда.
Пока папа с мамой, да и весь двор, сломя голову и срывая глотки, носились по округе, Катя все это время находилась в одной из квартир этого дома. И только вечером, когда появилась собака…
Настя нахмурилась.
Да, резиночка Кати. Со смешной божьей коровкой. Та самая резиночка, которую нашла милицейская собака.
Если Катя оставалась в доме, то кто-то должен был снять с нее резинку и бросить ее в кусты, чтобы направить поиски по ложном следу. Причем кинули резинку рядом с подъездом Никольского.
Женщину бросило в жар. Значит ли это, что тот, кто на самом деле похитил ее старшую сестру, хотел таким образом подставить этого извращенца Никольского?! Ведь это так удобно – вот он, злодей, на блюдечке, сажайте за решетку!
«Я обошел все квартиры», – пронесся в ее памяти оправдывающийся голос отца.
«Катю могли там держать недолго. Потому что потом все этажи обследовали милиционеры. Но ее могли вынести из дома ночью. Ее… – Настю передернуло, – …ее могли вообще выносить по частям».
Она вспомнила о каком-то фильме ужасов, где маньяк растворял трупы своих жертв в ванне с кислотой, и на нее накатила тошнота.
Отец что-то пробормотал во сне и, пукнув, глубоко вздохнул.
Настя поморщилась. Пожалуй, лучше она переждет ночь на кухне. Приготовит кофе, заодно отцу суп сварит, а то он так и будет яичницей питаться…
Женщина уже откинула одеяло, как вдруг снаружи послышался громкий лязг – хлопнула металлическая дверь подъезда. И вслед за этим раздался уныло-протяжный вой, от которого по спине Насти побежали мурашки. Она села в постели, устремив взор в окно. Слегка отодвинула занавеску, силясь разглядеть то, что происходит внизу. Однако из-за нависающего козырька над подъездом обзор был неважным, но Насте все же удалось разглядеть человеческую фигуру и что-то копашащееся у ее ног.
«Человек вышел погулять с собакой», – попыталась она себя успокоить, понимая, что выглядит идиоткой, рассуждая подобным образом – какой дурак пойдет гулять с собакой в три часа утра?! Тем более, дом практически пуст!
Она на цыпочках прошла в коридор, и, захватив с собой пальто, выскользнула на балкон. Двор крепко спал, светилась лишь пара окон в доме напротив. В холодном воздухе беспорядочной каруселью кружил мелкий сухой снег, напоминая крошки пенопласта.
Настя несмело выглянула наружу, словно боясь быть замеченной. В небольшом бледно-желтом круге тусклого фонаря стоял человек, у его ног притулилась собака, почему-то накрытая темным покрывалом. Человек курил, время от времени стряхивая пепел с сигареты.
Настя затаила дыхание, прислонив ладони к ледяной поверхности стекла – она узнала мужчину. Это был Владимир Свирин, сосед и приятель отца.
Докурив, он небрежно швырнул окурок в снег и, наклонившись, снял тряпку с собаки, которая все это время издавала жалобное повизгивание. Когда она увидела «собаку», у Насти возникло ощущение, что пол под ее ногами, обутыми в старые отцовские тапки, стал вязко-мягким, словно потекший воск. Она вскрикнула.
Это была не собака и не какое-либо другое животное. На поводке у Свирина была худая изможденная женщина, совершенно голая, стоящая на четвереньках. Тускло-серые волосы беспорядочной сальной гривой лежали на спине. Костлявые руки и ноги полусогнуты и расставлены в стороны, как у паука.
Словно почувствовав неладное, она задрала голову вверх и, заметив Настю, оскалилась. Из глотки раздался леденящий кровь вой. Настя, вне себя от ужаса, отпрянула, чуть не упав на ряд пыльных банок. Внезапно ее осенила страшная догадка.
