– Они примут вас как королеву, – уверяет он. – Они признали, что отречение было незаконным и получено силой. И есть еще кое-что, что обеспечит вам большую безопасность.
Я жду. Поворачиваю голову и улыбаюсь ему, но я осторожна и не показываю интереса. С застенчивыми мужчинами лучше не торопиться, они пугаются женщин с быстрым умом.
– Я получил письмо, адресованное вам, – говорит он неловко, как всегда. – Оно от герцога Норфолка, Томаса Говарда. Возможно, вы его ждали?
Я склоняю голову, что может значить и «да», и «нет», и снова улыбаюсь ему.
– Я в растерянности и не знаю, что мне делать, – продолжает он, обращаясь, скорее, к себе самому, чем ко мне. – Письмо вам. Но пришло оно мне.
Улыбка моя ровна.
– Так в чем вопрос? – любезно интересуюсь я. – Мне ли это письмо?
– В его содержании, – удрученно произносит он. – Как человек чести, я не могу доставить письмо, содержащее нечто неподобающее. Но как человек чести, я не могу прочесть письмо, адресованное кому-то другому. Особенно даме. Особенно королеве.
Клянусь, я могла бы обхватить его обеспокоенное лицо ладонями и зацеловать, чтобы он перестал хмуриться.
– Милорд, – нежно говорю я, – давайте я разрешу ваши сомнения.
Я протягиваю руку.
– Я открою его и прочту при вас. Вы увидите письмо своими глазами. Если вы решите, что оно было неподобающим, можете его забрать, и я о нем забуду – никакой беды не случится.
Я сгораю от желания увидеть письмо, но он никогда об этом не догадается: моя рука тверда, улыбка мила и исполнена терпения.
– Хорошо, – соглашается он.
Он вручает мне письмо, отходит в сторону, закладывает руки за спину, как часовой на посту, и перекатывается с пяток на мыски от смущения, что ему приходится быть и охранником и хозяином сразу.
Я тут же замечаю, что печать поднимали и накладывали заново. Сделано это было очень бережно, но за мной шпионят всю жизнь; немногое может от меня ускользнуть. Не подав вида, будто поняла, что мое письмо читал кто-то еще, я ломаю печать и разворачиваю бумагу.
Боже правый, требуются все долгие годы обучения на французскую принцессу, чтобы сохранить лицо совершенно спокойным и безмятежным. В руках у меня письмо такой важности, что слова прыгают перед глазами, пока я снова и снова его перечитываю. Оно очень коротко. Думаю, в нем пропуск на безопасный проезд из этого застенка на навозной куче, обратно на трон, к сыну, к свободе! Росс говорил, что оно придет, и я надеялась. Это предложение брака. Новая надежда на счастье.
– Вы знаете, что он мне пишет? – спрашиваю я деликатно повернувшегося спиной лорда Шрусбери.
Он оборачивается.
– В письме, куда оно было вложено, было написано, что вам делают предложение выйти замуж, – говорит он. – Но он не просил позволения у королевы.
– Мне не нужно ее позволение на брак, – отрезаю я. – Я не ее подданная, она не может мной повелевать.
– Нет, но ему нужно. Любому, кто состоит в таком близком родстве с короной, нужно позволение королевы. И потом, разве вы уже не замужем?
– Как показало ваше расследование, мой брак с лордом Ботвеллом был вынужденным и недействительным. Он будет отменен.
– Да, – неуверенно произносит он. – Но я не знал, что вы отвергли лорда Ботвелла.
– Он вынудил меня к браку, – холодно отвечаю я. – Брак был заключен силой. Он недействителен. Я могу выйти замуж за другого.
От столь неожиданной прямоты он моргает, и я вспоминаю, что надо улыбаться.
– Думаю, это – прекрасное разрешение всех трудностей! – радостно говорю я. – Ваша королева уж точно будет уверена во мне, если ее собственный кузен станет моим мужем. Она сможет не сомневаться в моей привязанности к ней и ее стране. Сможет положиться на верность подобного супруга. А лорд Говард поможет мне вернуть шотландский трон.
– Да, – повторяет он. – И все же…
– У него есть деньги? Он пишет, что богат? Мне придется целое состояние заплатить солдатам.
Смешно, как щепетилен Шрусбери в сложных денежных вопросах.
– Я едва ли могу сказать. Никогда не думал об этом. Что ж, он – человек со средствами, – признает он, в конце концов. – Полагаю, будет справедливо сказать, что он – крупнейший землевладелец в стране после королевы. Ему принадлежит весь Норфолк, и на севере у него обширные земли. И он может командовать армией и знает многих шотландских лордов. Они ему доверяют, он протестант, но в его семье есть те, кто придерживается вашей веры. Он, вероятно, самый надежный из тех, кого можно выбрать, чтобы помочь вам удержать трон.
Я улыбаюсь. Разумеется, я знаю, что герцогу принадлежит весь Норфолк. Ему подчиняются тысячи преданных солдат.
– Он пишет, что шотландцы сами предложили ему этот брак?
– Думаю, они посчитали, что это даст вам…
Мужчину, который управлял бы мной, с горечью думаю я.
– Партнера и надежного советника, – говорит Шрусбери.
– Герцог пишет, что прочие пэры одобрили эту идею?
– Так он мне написал.
– Включая сэра Роберта Дадли? Большого друга королевы?
– Да, так он пишет.
– То есть если Роберт Дадли благословляет это предложение, то одобрение королевы, несомненно, последует? Дадли никогда бы не стал участвовать ни в чем, что может вызвать ее неудовольствие.
Он кивает. Эти англичане такие тугодумы, что почти слышишь, как поворачиваются их мозги, как мельничные жернова.
– Да. Да. Это почти наверняка так и есть. Вы правы. Это правда.
– Тогда мы можем предположить, что, несмотря на то, герцог еще не сообщил своей кузине королеве о своих планах, он скоро это сделает, с уверенностью, что она будет за него рада и что все лорды вашего королевства и моего одобрят этот брак?
Он снова задумывается.
– Да. Почти наверняка да.
– Тогда, возможно, в этом разрешение всех наших невзгод, – говорю я. – Я напишу герцогу и приму его предложение, а также спрошу, каковы его планы на мой счет. Вы можете проследить, чтобы мое письмо доставили?
– Да, – отвечает он. – Нет ничего дурного в том, что вы ему ответите, поскольку все лорды и Дадли знают…
Я киваю.
– Если бы знал Уильям Сесил, у меня на душе было бы спокойнее, – говорит он почти про себя.
– Вам что, нужно спрашивать у него позволения? – интересуюсь я невинно, как дитя.
Он вспыхивает, я знала, что так и будет.
– Мне – нет! Я ни перед кем не держу ответа, кроме самой королевы. Я возглавляю суд пэров. Я член Тайного совета. Надо мной никого нет. Уильям Сесил не имеет власти над моими делами.
– Тогда то, что знает Уильям Сесил и что он одобряет, одинаково безразлично нам обоим.
