– Отовсюду приходят известия, что Уэстморленд и Нотумберленд вышли в поход и что в их армии больше двух тысяч человек. Я не хочу высылать их беде навстречу. Нам не станет легче, если они попадут прямиком в засаду.
Бесс кивает, но не похоже, что я ее убедил.
– Мы же не хотим, чтобы она тут застряла, – говорит она. – Армия ринется за ней, как осы в горшок с вареньем. Лучше пусть она уедет, чем они нас здесь осадят. Пусть лучше уедет раньше, чем позже. Нам она тут не нужна. Нам не нужно, чтобы за ней пришла армия.
Я киваю. Новобрачным, которыми мы были лишь несколько месяцев назад, она тут действительно была бы не нужна, она бы помешала их счастью. Но нам? Мы теперь не едины в желаниях. Бесс думает лишь о том, как пережить трудные времена и сохранить состояние. А я по какой-то причине не могу думать вовсе. Я не могу строить планы. Думаю, у меня приступ подагры, как бывало прежде. Я никогда раньше не был таким пустоголовым, таким усталым и больным. Кажется, я часами смотрю в окно, через двор, на ее закрытые ставни. Наверное, я болен. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что у меня осталось всего четыре дня с ней под одной крышей, и я не могу придумать причину перейти двор и поговорить с ней. Четыре дня, а я могу так и провести их, как пес сидя под закрытой дверью, не зная, как войти. Я вою молча.
1569 год, ноябрь, замок Татбери: Бесс
На рассвете я слышу стук в большие ворота. Я тут же просыпаюсь, уверенная, что это северная армия явилась за нею. Джордж не двигается, лежит, как камень, хотя я знаю, что он не спит; он, кажется, вообще не спит в последние дни. Он лежит и слушает с закрытыми глазами, он не говорит со мной и не дает мне возможности заговорить с ним. Даже сейчас, когда колотят в ворота, он не двигается – за него всю жизнь открывал двери кто-то другой. Я сердито выбираюсь из постели, набрасываю халат, прикрывая наготу, затягиваю пояс и бегу к двери, а потом вниз по лестнице, где привратник открывает ворота, и во двор вваливается с топотом заляпанный грязью всадник, и лицо его бело в рассветных сумерках. Слава богу, это гонец из Лондона, а не армия с севера. Слава богу, они не пришли за нею, когда их некому встретить, кроме меня в ночной рубашке и моего мужа, оставшегося в постели, лежащего, как надгробие.
– Имя? – требую я.
– От Сесила.
– Что такое?
– Война, – коротко отвечает он. – Наконец-то война. Север восстал, лорды Уэстморленд и Нотумберленд поднялись против королевы, вывели людей, развернули знамена. Они идут под знаменем пяти ран Христовых, каждый папист в королевстве спешит к ним присоединиться. Они поклялись восстановить истинную веру, платить должное жалованье работящим и, – он кивает на покои королевы, – освободить ее и вернуть на ее трон.
Я стискиваю халат под горлом; прохладный воздух студен, как страх. Туман, поднимающийся с заливных лугов, влажен, как дождь.
– Они идут сюда? Ты уверен?
– Совершенно. Сюда. Ваш приказ, – говорит он, роясь в суме и передавая мне мятое письмо.
С выдохом облегчения, словно бумага может меня спасти, я узнаю руку Сесила.
– Как далеко они? Сколько у них людей? – спрашиваю я, пока он спешивается.
– Я не видел их, благодарение Богу, по дороге сюда. Но кто знает? – коротко отвечает он. – Некоторые говорят, что сперва они возьмут Йорк, другие – что Дарем. Они могут взять Йорк и восстановить северное королевство. Все опять будет, как во время великих войн, только хуже. Две королевы, две веры, крестовый поход, две армии и битва насмерть. Если испанцы высадятся ради нее, а они это могут сделать за пару дней из испанских Нидерландов, все будет кончено, мы умрем.
– Возьми все, что нужно, в кухне, но ничего им не говори, – велю ему я и бегом возвращаюсь в спальню.
Джордж сидит в постели, лицо у него мрачное.
– Жена? – спрашивает он.
– Прочти это, – говорю я, сую ему письмо и забираюсь в постель.
Он берет письмо, ломает печать.
– Что происходит?
– Гонец говорит, что лорды Севера собрали армию и выступили, – коротко отвечаю я. – Они объявили войну. Они идут сюда за ней.
Он бросает на меня быстрый взгляд и разворачивает письмо.
– Это от Сесила. Он говорит, что нам немедленно нужно перебираться на юг. Надо отвезти ее в замок Ковентри, сейчас же, под надзор. Он даст нам дальнейшие распоряжения. Нужно успеть на юг прежде, чем они ее спасут. Нужно собираться сейчас же.
Он выпрыгивает из постели.
– Поднимай тревогу, – говорит он. – Мне придется поднять стражу и везти ее немедля. А ты ступай к ней и скажи, чтобы тотчас собиралась в дорогу.
Я останавливаюсь у двери, пораженная горькой мыслью.
– Бьюсь об заклад, она об этом знает, – внезапно говорю я. – Они сказали ей, когда навещали ее. Когда ты позволил им поговорить наедине. Она была в них уверена. Она получала тайные письма. Наверняка она ждала их всю последнюю неделю.
– Просто подготовь ее к отъезду.
– А если она не поедет?
– Тогда мне придется привязать ее к лошади, – отвечает он. – Отряд из пятидесяти человек возьмет этот замок за час. А половина наших слуг освободит ее просто из любви к ней и откроет ей ворота. Если они нас обложат, мы пропали.
Я так рада слышать эти жестокие планы относительно нее, что уже выхожу, когда меня настигает мысль.
– Подождите, милорд! Постойте! А если они победят?
Он быстро одевается, держа в руках завязки брюк для верховой езды.
– Если они победят?
– Что, если армия Севера возьмет и удержит север? Что, если Уэстморленд и Нотумберленд победят и пойдут на Лондон? Что, если испанцы придут ей на помощь? Что, если Говард приведет восток, а Корнуолл поднимется за старую веру, и Уэльс тоже? Что, если они одолеют Елизавету, а мы держим в плену будущую королеву? Что, если ты собираешься привязать будущую королеву к лошади? Тогда мы предатели, и мы умрем в Тауэре.
Мой муж в растерянности качает головой.
– Я служу королеве, – говорит он. – Я дал слово Талбота. Я должен делать то, что приказывает мой король. Я не служу той стороне, которая, как мне кажется, выиграет. Я служу королю. Чего бы мне это ни стоило. Если победит Мария, королева Шотландии, если она станет королевой Англии, тогда я буду служить ей. Но до тех пор я служу коронованной королеве, Елизавете.
Он ничего не понимает, кроме верности и чести.
– Да, да, как только она будет коронована, ты сменишь сторону, и тогда все будет по чести. Но как уберечь нас, наших детей и наше имущество? Сейчас? В эти бедственные дни? Когда все брошено на весы? Когда мы не знаем, какую королеву коронуют в Лондоне?
Он качает головой.
– Уберечься нельзя, – говорит он. – Никому в Англии сейчас нельзя уберечься. Я просто должен держаться короны.
