– И чему она собиралась вас научить?
– Не знаю, – сказала Кэт. – Держаться подальше от мужчин? А может, просто пользоваться презервативом? Или же держаться подальше от мужчин, которые не умеют пользоваться презервативом.
– Твой рассказ заставляет меня по-новому взглянуть на молитвы.
Кэт усмехнулась.
– Когда она ушла? – спросил Ливай.
Он уже знал, что мать бросила их. Кэт как-то сказала ему это, намекая, что не хочет вдаваться в подробности. Но сейчас…
– Когда нам было по восемь, – вздохнула она.
– Ты предполагала, что такое может случиться?
– Нет. – Кэт посмотрела ему в глаза. – Вряд ли кто может такое предположить. Будучи ребенком, ты не ожидаешь, что твоя мама уйдет, как бы там ни было. Даже если ты считаешь, что не нравишься ей.
– Я уверен, ты ей нравилась.
– Она ушла, – сказала Кэт, – и не вернулась. Кто так поступает?
– Не знаю… Кто-то, кто пытается найти недостающий кусочек.
Кэт почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и усиленно заморгала.
– Ты скучаешь по ней? – спросил Ливай.
– Нет, – тихо ответила Кэт. – Меня она совершенно не волнует. Я скучаю по Рен!
Ливай отодвинул ноги и подался вперед, перебираясь поближе к Кэт. Положил руку ей на плечо и притянул к своей груди.
– Все хорошо?
Она кивнула и нерешительно прильнула к Ливаю, будто сомневалась, подходит ли она ему. Большим пальцем он массировал ей плечо.
– Знаешь, – шепнул Ливай, – мне все хочется сказать… Такое ощущение, что Саймона Сноу здесь стошнило или кто-то съел Саймона Сноу, а может, сходил в буфет «Все о Саймоне Сноу» и потом его стошнило.
– А мне нравится, – засмеялась Кэт.
– Я не говорил, что мне не нравится.
* * *
Пока они общались, все было просто. Ливай всегда болтал без умолку.
Он рассказал ей о «четырех элементах».
– И что это означает?
– Голова, сердце, руки, здоровье. Разве в Южной Омахе такого нет?
– Есть, только в другом виде – тяжелая жизнь, хип-хоп и песни Ишема из альбома «Homey Don’t Play».
– Жаль это слышать. Ты многое потеряла без разведения кроликов для конкурсов.
– Вы разводили кроликов?
– Кроликов, занимающих призовые места, – гордо сказал Ливай. – А один год еще и хрюшек.
– Ты словно вырос на другой планете.
– Голова, сердце, руки, здоровье… так мило, не находишь?
– И у тебя есть фотографии с кроликами?
– И голубые ленточки, – кивнул Ливай.
– Возможно, мне придется сделать камеру-обскуру, чтобы посмотреть на них.
– Ты шутишь? Я был таким милашкой, что тебе придется надеть специальные очки. Эй, я только что вспомнил клятву «четырех элементов»: «Я клянусь, что моя голова будет ясно мыслить, мое сердце будет верным, мои руки пойдут на великое благо, а здоровье в этом поможет, – за мой клуб, мою общину, мою страну и мой мир».
– Где же очки? – спросила Кэт, зажмурившись.
Потом Ливай поведал ей о городской ярмарке – еще больше кроликов, хрюшек плюс целый год непрерывной выпечки брауни – и показал на телефоне фотографии своих четырех светловолосых сестер.
Запомнить их имена Кэт не смогла. Все были взяты из Библии.
– Ветхий Завет, – пояснил Ливай.
Одна из сестер была ровесницей Кэт, другая – старшеклассницей.
– Тебя это не пугает?
– Что?
– Встречаться с девушкой, которой столько же лет, сколько твоей младшей сестре.
– Меня напугало бы, встречайся я со своей младшей сестрой…
– Я все еще тинейджер.
– Закон я не нарушаю, – пожал плечами Ливай. Она отпихнула его. – Кэт, я всего на два с половиной года старше тебя.
– Университетские годы, – вздохнула она. – Кажется, что на десять.
Ливай закатил глаза.
– Мой отец подумал, что тебе тридцать, – сказала Кэт.
– Не может быть!.. – ахнул Ливай. – Правда?
– Нет, – засмеялась она.
Ливай увидел викторину по Саймону Сноу и настоял, чтобы они сыграли. Кэт думала, что обставит его, но у Ливая была невероятная память, а все вопросы касались не книг, а фильмов.
– Тебе не повезло: здесь нет вопросов с гомосексуальным подтекстом, – сказал он. – Когда я выиграю, хочу, чтобы ты сделала мне голубую ленточку.
В полночь Кэт подумала об отце, сидевшем внизу. Пора бы ложиться спать.
– Ты устал? – спросила она у Ливая.
– У меня будет собственная кровать-палатка?
– Это называется балдахин. И нет. У тебя будет собственный диван. Если я скажу отцу, что ты устал, то он закруглится с работой.
Ливай кивнул.
– Тебе нужна пижама? – спросила она.
– Нет, посплю в своей одежде. Всего-то одна ночь.
Кэт нашла запасную зубную щетку, достала чистую простынь и взяла одну из своих подушек.
Спустившись с Ливаем вниз, Кэт увидела, что кипа бумаг выросла, но отец стоически убрал все с дивана и поцеловал дочь в лоб. Она взяла с него обещание не работать в спальне: «Не заставляй ругаться на тебя при посторонних».
Застелив диван, она вручила Ливаю подушку, когда тот вернулся из ванной с влажным лицом и волосами. Он положил подушку на диван и улыбнулся Кэт.
– Тебе нужно что-нибудь еще? – спросила она.
Ливай покачал головой. Кэт собралась уходить, но он поймал ее за руку. Девушка провела пальцами по его ладони и высвободилась.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, милая.
* * *
Проснулась она в три часа ночи – с ясной головой и учащенным сердцебиением.
На носочках спустилась вниз, хотя знала, что все равно будут скрипеть ступеньки.
Прошла на кухню, удостоверилась, что плита выключена, дверь притворена, что все в порядке…
Дверь в спальню отца была открыта. Кэт подошла ближе и услышала его размеренное дыхание. Потом предельно медленно проплыла мимо дивана. Входная дверь была заперта. Шторы задернуты. За окнами шуршала снегоуборочная машина.
Когда Кэт повернулась, Ливай приподнялся на локте и посмотрел на нее.
Сняв свитер, он остался в свободной майке. Волосы растрепались, губы и глаза были сонными.
«Голова, сердце, руки…» – вспомнила Кэт.
– В чем дело? – прошептал Ливай.
Кэт мотнула головой и убежала наверх.
