Ноги, бежавшие вслед за этой группой, были не столь впечатляющи — и двигались без всякого энтузиазма. Это были ноги Дэна Смита и его компании. Все они вполне могли обогнать Саймона Силверсона, но берегли силы для более важных дел. Они не спеша рысили вперед, болтая на бегу. Сегодня они то и дело разражались хохотом.
За ними бежали самые разные ноги: ноги сизые, толстые, гипсово-белые, начисто лишенные мускулов — и массивные смуглые ноги Нирупама Сингха, казалось слишком тяжелые для его тощего тела. Этой группе было не до разговоров. Лица выражали разную степень отчаяния.
Самая последняя пара ног, безнадежно отставшая от остальных, принадлежала Чарлзу Моргану. Ноги Чарлза были ничем не хуже прочих, только на нем были обычные школьные туфли, совершенно мокрые. Чарлз всегда бежал последним. Он так решил. Он давно обнаружил, что если думать о чем-то важном, то можно бежать очень медленно, зато сколь угодно долго — и думать в свое удовольствие. Прерывали его только тогда, когда все прочие догоняли его сзади и несколько секунд вокруг него раздавались топот и пыхтение или когда рядом оказывался мистер Тауэрс, доверху застегнутый в теплую спортивную куртку, и начинал зачем-то подбадривать и поощрять Чарлза…
Чарлз трусил себе и думал. Он целиком отдался ненависти к Ларвуд-Хаус: ненавидел дорожку под ногами, дрожащую осеннюю листву, с которой на него капало, белые стойки футбольных ворот и аккуратные сосенки вдоль увенчанной шипами стены. Повернув и увидев школьные здания, Чарлз перенес свою ненависть на них. (Здания были из мрачного багрового кирпича — он всегда считал, что, если человек удавится, у него лицо становится такого цвета.) Чарлз подумал о длинных коридорах, выкрашенных мерзкой зеленой краской, о вечно холодных батареях, о бурых классах, заиндевелых спальнях и запахе школьной еды — и достиг едва ли не апогея ненависти. А потом взглянул на мелькающие впереди ноги и понял, что людей ненавидит больше всего…
И тут он обнаружил, что опять вспоминает того сожженного колдуна. Воспоминание, как всегда, прокралось в его мысли непрошеным гостем. Только сегодня было даже хуже, чем обычно. Чарлзу вспомнились детали, которых он раньше не замечал: языки пламени, сначала маленькие, потом огромные, и как этот толстяк — колдун — пытался от них отшатнуться. Он будто наяву видел лицо обреченного — нос картошкой с бородавкой на кончике, капли пота на лбу и отблески огня в глазах и в каплях.
И особенно выражение этого лица — изумленное. Толстяк не верил, что и вправду умрет, — до той секунды, когда Чарлз его увидел. Наверное, бедняга думал, что колдовство его спасет… И вдруг понял, что этого не будет. И страшно испугался. Чарлз тоже страшно испугался. Он бежал, впав от ужаса в транс. Внезапно рядом с ним замаячила шикарная красная куртка мистера Тауэрса:
— Чарлз, почему ты бежишь в школьных туфлях?!
Толстяк-колдун исчез. Тут бы Чарлзу и обрадоваться, но радоваться он не стал. Ему помешали думать и нарушили его уединение.
— Я спрашиваю, почему ты не в шиповках? — допытывался мистер Тауэрс.
Чарлз притормозил, раздумывая, что бы ответить. Мистер Тауэрс бодро трусил рядом и ждал. Чарлз больше не думал о своем и поэтому сразу почувствовал, что ноги у него ноют и в груди болит. Его это раздосадовало. История с шиповками раздосадовала его и того больше. Он прекрасно знал, что шиповки спрятал Дэн Смит, — над этим-то и хихикала его компания. Чарлз видел, как они выворачивают шеи на бегу — ждут, что он скажет мистеру Тауэрсу. Досада его росла. Обычно подобные неприятности были уделом Брайана Уэнтворта, а не Чарлза. Двуствольный взгляд хранил его до сей поры, хотя и отпугивал возможных друзей. Но теперь он понял, что в грядущем надо позаботиться о более надежном оружии, чем взгляд. Ему было ужасно горько и тяжело…
— Я не нашел шиповки, сэр.
— А ты искал, позволь спросить?
— Еще как, — резко ответил Чарлз. — Везде смотрел.
«И почему я не сказал, что это они спрятали шиповки?» — подумал он, заранее зная результат: скажешь — и жизнь до конца семестра превратится в сущий ад.
— Опыт подсказывает, — объявил мистер Тауэрс, — что, когда лентяй вроде тебя говорит «везде», это значит «нигде». — Говорил он легко и свободно, будто сидел в кресле, а не бежал по стадиону. — После уроков зайдешь в раздевалку и разыщешь шиповки. Не уйдешь, пока не разыщешь. Понятно?
— Да, — буркнул Чарлз. На душе было муторно.
Мистер Тауэрс набрал обороты и нагнал следующую группу, где привязался к Нирупаму Сингху.
На большой перемене Чарлз снова принялся искать шиповки: безнадежно. Дэн запрятал их очень ловко. А после перемены оказалось, что у Дэна Смита появился новый повод повеселиться, кроме Чарлза. Это почувствовала на своей шкуре Нэн Пилигрим. Когда она вернулась в класс, ее встретил Нирупам.
— Привет! — сказал он. — А слабо́ показать мне тот фокус с веревочкой?
Нэн взглянула на него со смешанными чувствами, главным из которых было изумление, и молча метнулась мимо. «Откуда он знает про канат? — подумала она. — Девочки никогда не разговаривают об этом с мальчишками! Откуда он знает?!»
Но в следующий миг на Нэн налетел Саймон Силверсон, он едва сдерживал смех.
— Дорогая Дульсинея! — воскликнул он. — Какое прелестное имя! Наверное, тебя назвали в честь архиведьмы? — Он согнулся пополам от хохота — и все его приспешники тоже.
— Представляешь? Ее на самом деле зовут Дульсинея! — сообщил Нирупам Чарлзу.
Это была чистая правда. Нэн почувствовала, что ее лицо словно бы превратилось в огненный шар, очень большой и страшно горячий. Дульсинея Уилкс была самой прославленной ведьмой всех времен. Никто не должен знать, что полное имя Нэн — Дульсинея! Нэн совершенно не понимала, как это могло всплыть. Она попыталась с достоинством пройти к своей парте, но к ней сбежались одноклассники, хохоча и выкрикивая: «Дульсинея! Дульсинея!» Сесть ей удалось, только когда в класс уже вошел мистер Уэнтворт.
На уроках мистера Уэнтворта второй «игрек» обычно вел себя смирно: мистер Уэнтворт был известен абсолютной безжалостностью. А кроме того, он умел рассказывать интересно, поэтому его уроки тянулись не так долго, как уроки прочих учителей. Но сегодня всем было не до мистера Уэнтворта… Нэн изо всех сил старалась не расплакаться.
Когда год назад тетушки Нэн привезли ее (еще более пухлую и застенчивую, чем сейчас) в Ларвуд-Хаус, мисс Кэдвалладер пообещала, что ее полное имя останется тайной. Мисс Кэдвалладер пообещала! Тогда откуда же все узнали?
Во втором «игрек» то и дело раздавались взрывы хохота и восторженный шепот:
— А может, Нэн Пилигрим — ведьма? Ничего себе имечко — Дульсинея! Это все равно что назвать человека Гай Фокс!
[1]
