– Я знала, что вы собираетесь, поэтому мы передвинули свой праздник на двадцать девятое. Это короткий день, а за ним куча выходных, можно не торопиться и хоть всю ночь гулять. Сбор в шесть. Придете?
– Тогда конечно, – кивнула Света. – А Пашку на пару дней можно к нам, чтобы дети под ногами не болтались. Народу-то много будет.
Еще накануне казалось, что весна затянулась и тепла не предвидится, но 29 апреля выпущенное на свободу солнце светило вовсю, слепя отблесками в намытых витринах, подсушивая лужи на тротуарах и растапливая остатки слежавшегося ноздреватого снега в тени узких дворов. Город выглядел свежим, помолодевшим, а в воздухе витал огуречный запах корюшки, которую продавали на каждом углу.
Утром Светлана прошлась по магазинам, купила несколько мелочей в дорогу, а днем решила в последний раз перед отъездом заглянуть на работу. Особой необходимости в этом не было, дела вполне налажены, спокойно можно отправляться в отпуск на две недели, но она надеялась увидеть Мишу и поздравить его отдельно, до того как сделает это вечером вместе с мужем.
Она приехала в офис около двух. Приемная пустовала. Видимо, Сонька пошла обедать, а может, и вообще улизнула домой по случаю предпраздничного укороченного рабочего дня. Кабинет Володи Прохорова был заперт, дверь в Мишин слегка приоткрыта.
Света обрадовалась: наконец они поговорят наедине.
– Привет, – улыбнулась она, входя. – Ты один тут за сторожа остался? А я зашла тебя поздравить!
Михаил вышел из-за стола ей навстречу.
– Светочка! Рад тебя видеть. – Он действительно был рад и широко улыбался, а она так давно не видела его улыбки. – Ты такая красивая, весенняя сегодня – прямо настоящий подарок ко дню рождения. Слышала, что Маня затеяла? Хочет закатить пир на весь мир!
– Да, я в курсе, мы тоже приглашены.
Света забросила сумочку в кресло и присела на край его стола, беззаботно, как девчонка, болтая ногами. Ножки стройные, обтянуты узкой юбкой до колен. Она заметила, как Миша на них смотрит.
– Ты такая красивая, – повторил он. – Время будто и не коснулось тебя.
Он приблизился, взял ее за руку – а она и не надеялась! Как она мечтала почувствовать тепло его рук, увидеть нежность в глазах. Сейчас он смотрел ласково и даже восхищенно, и ее рука была в его руке – но это прикосновение не вызвало никаких эмоций… Ее не кинуло в дрожь и сердце не забилось быстрее – она ощущала лишь дружеское тепло.
«Как странно, – подумалось ей, – ведь это Миша, мой любимый, а я ничего не чувствую».
Но мысль эта промелькнула и испарилась, потому что серые ясные глаза смотрели ей в глаза, и Миша не отворачивался, как бывало. Он улыбался – а она так любила его улыбку – и казалось, будто никогда между ними ничего не стояло и не стоит сейчас.
– Брось, Мишенька, я уже старуха, мне почти тридцать, – проговорила она, желая услышать, что для него навсегда останется юной.
И она услышала:
– Даже когда тебе стукнет семьдесят, я буду помнить тебя восемнадцатилетнюю. Твою белую короткую юбочку в складку, которая развевалась, когда ты танцевала, твою футболку с серебряной змеюкой и голой спиной… Когда в плену мне было особенно тошно, я перебирал в памяти прошлое. Я часто вспоминал, как отчаянно танцевала ты в тот вечер на нашей даче. Ты была такая невозможно красивая…
Он умолк и выпустил ее руку, а она ждала, что еще он скажет, и тоже молчала.
– Сколько воды утекло… Сколько всего произошло с того весеннего дня… Мир изменился. Мы изменились. Ты всегда шла вперед, не оглядываясь, а я… – Он присел на стол возле нее и обернулся. Восторженное возбуждение исчезло с его лица. – Знаешь, я порой думаю – что бы со мной стало, если бы ты не тащила меня за собой?
– Что такого я сделала? – пожала она плечами.
– Нет, я думаю, если бы не ты… Бог знает, где я мог оказаться…
– Не говори глупостей, Мишенька. И вообще, не надо грустить в такой день!
– Я не грущу, Светочка. Когда-то мне было грустно, а теперь…
Он умолк на полуслове, а она вдруг поняла, что он хочет сказать. Никогда почти Света не понимала его, а сейчас почувствовала: он ничего может не говорить, все равно она поймет.
– Ты прямо как Юра! – покачала она головой. – Тот вечно твердит о выживании сильных и всякой такой ерунде… Тошнит слушать!
– Выходит, мы с ним в чем-то похожи, – невесело усмехнулся он. – В принципе, неудивительно. Мы ведь все воспитывались примерно одинаково, на одних и тех же идеалах, но воспринимали вещи по-разному. И он, и я считали войну в Афгане ненужной, но я пошел добровольцем, а он в это время начал наживать большие деньги. Иной раз я думаю, что не мог поступить иначе, а иногда…
– Ах, что старое ворошить! – нетерпеливо воскликнула она.
– Светочка, ты счастлива? – вдруг спросил Михаил. – Ты добилась, чего хотела в жизни?.. Я вот часто смотрел на тебя и удивлялся: ты все время борешься, все чего-то нового добиваешься. Мне вот, к примеру, никогда ничего не хотелось, только оставаться самим собой.
«Я добивалась денег, чтобы быть уверенной в завтрашнем дне, – думала она. – Деньги у меня есть, и так много, что даже дефолт я перенесла практически без потерь. Для счастья мне не хватает только тебя, но об этом я не скажу, я ведь обещала…»
– По-моему, я всего добилась, – ответила она, помедлив. – Я богата и уверена в завтрашнем дне настолько, насколько вообще можно быть уверенным в чем-то в нашей стране. А ты, Миша… Что значит – оставаться самим собой?
– Свет, а тебе никогда не приходило в голову, что мне безразлично, богат я или беден?
Нет, конечно же, она не представляла, что можно безразлично относиться к деньгам.
– Так чего же ты хочешь? К чему стремишься?
– Сейчас – не знаю… Наверное, ни к чему. Иногда хочется, чтобы вернулись те времена, когда все было просто и ясно, когда мы знали, что и завтра, и послезавтра будет такая же простая и ясная жизнь. Но они не вернутся – тот мир рухнул.
Света сжала зубы. Опять он о прошлом… Она запрещала себе думать об этом.
– А мне нынешняя жизнь нравится! В магазинах прилавки полные, люди могут заработать деньги и все купить. И весело: театров в городе раз в пять больше стало, и клубы, и рестораны, и казино. Много богатых людей, и жизнь богаче становится… – Только почему-то ей вдруг вспомнились танцульки в военном училище, и то, как беззаботно она порхала с курсантами. Даже сердце защемило. Тряхнув головой, Света повторила: – Да, мне больше нравится теперешняя жизнь.
Миша соскочил со стола и встал напротив.
– А ведь ты, Светочка, говоришь не то, что думаешь. Да, жизнь теперь богаче. Та была беднее, а может, и однообразнее, но и в этой бедности и однообразии была своя прелесть. Мы чаще развлекались сами, а не ждали, что кто-то будет кривляться перед нами, стараясь развеселить. Ты помнишь…
