Восемнадцать. Ей оказалось восемнадцать. Ну почти, через два месяца исполнится. «Взрослая совсем», – горько вздохнула мультяшная Машенька.
Да ладно, какие восемнадцать? Персонажи мультиков не имеют права взрослеть!
– Вы не против, я взгляну на ваш паспорт?
– Не верите? Держите, вот, – она протянула паспорт Алексею. – Внешность бывает обманчива, вы не знали? – усмехнулась деточка.
На этот раз детектив посмотрел на нее повнимательнее. Глазки-то умные, между прочим. И проказливые.
Кис заглянул в паспорт. Ей действительно скоро восемнадцать, но самое удивительное, что девчушку действительно звали Машей – Марией Евгеньевной Донниковой.
– Приятно познакомиться, Мария.
– Маша. Зовите меня Машей, ладно?
– Проходите в кабинет, – пригласил детектив. – Надеюсь, медведи за вами не увязались.
– Что? А, нет, – смех колокольчиком, – у них в это время сиеста!
«Чувство юмора у деточки имеется, зачет», – подумал Кис.
– Итак, – спросил он, когда девчушка угнездилась в большом кожаном кресле для посетителей. – Чем могу быть вам полезен?
– А он вам – полезен?
Маша мотнула головкой-корзинкой в сторону Игоря, вошедшего в кабинет вслед за ними и усевшегося чуть в стороне от стола шефа.
– Вы что-то имеете против?
– Имею. Это в высшей степени конфиденциальный разговор.
Ишь ты, как деточка умеет выражаться, отметил Кис.
Игорю не нужно было повторять: у него уже приличный опыт, и он знал, что даже если потом он будет заниматься делом клиента, то на первой встрече оного клиента может переклинить в присутствии второго человека. В смысле, зажим психологический может случиться. Многим бывает трудно доверить свой секрет – но если уж решаются, то одному. Одним человеком был всегда шеф – в силу чего Игорю нередко выпадала участь третьего лишнего.
Не проронив ни слова, он поднялся и вышел из кабинета. Маша проводила его взглядом, и в этот момент – Кис готов был поклясться! – детские голубые глазенки приобрели отблеск закаленной стали. Два острых лезвия, искусно замаскированных в золотистом бархате ненакрашенных ресниц.
– Месяц назад мой папа погиб в автокатастрофе, – заговорила девушка, едва закрылась за Игорем дверь. – Машина упала с обрыва и загорелась. Остались одни угольки, – добавила она сдержанно.
– Примите мои соболезнования. Представляю, как вам тяжело… – тепло произнес Алексей: пусть девчушка не желала показывать свои чувства, но смерть родного человека всегда страшна, а уж в столь юном возрасте…
– Не представляете, – отрезала Маша. – Вы не были ребенком, который потерял единственного родителя?
– Нет.
– Значит, и представить не можете.
Ишь ты. Крутая деточка. Не робеет в разговоре с незнакомым взрослым.
– Я был ребенком, который потерял сразу обоих родителей.
Маша вскинула внимательные глаза, будто проверяя, не лжет ли детектив. Затем немного смутилась и, опустив головку-корзинку, поизучала несколько мгновений свои коленки, обтянутые серой мешковиной.
– В таком случае вам будет… – проговорила она и запнулась. – Я хотела сказать: «будет проще понять мои чувства», но зачем вам это? Вы сыщик, работаете за деньги, и понимание клиентов в гонорар не входит. Так что я лучше перейду к делу, – закончила деточка уже вполне светским тоном.
Безапелляционность – свидетельство умственной недостаточности, по аналогии с сердечной: вроде интеллект и работает, но как-то не особо хорошо. Впрочем, в юные годы данная черта вполне извинительна: умственная недостаточность имеет объяснение в виде отсутствия опыта размышлений.
Тем не менее Алексей счел правильным расставить акценты незамедлительно.
– Минуточку. Договоримся сразу: мне и только мне решать, что входит в круг моих профессиональных обязанностей, равно как и в круг интересов. И вы постараетесь больше не приписывать мне ваши собственные представления о вещах. Вы не сочинительница – а я не ваш персонаж. Я ясно выразился?
Было заметно, что Маша удивилась, – похоже, что не привыкла к подобному тону.
– Вполне ясно, – неожиданно покладисто произнесла она. – Папа всегда говорил, что я излишне самоуверенна, а это не признак ума.
Кис хотел было выразить солидарность с мнением Машиного папы, но воздержался: разговор о деле, практически не начавшись, стал уходить в сторону.
– Вернемся к сути, – произнес он. – Что привело вас ко мне?
– Как я сказала, мой папа погиб… А вчера я получила от него письмо. Его принес голубь. В нашу часовню.
Чего-чего? Голубь? В часовню? Письмо от умершего человека? С того света, что ли, письмо?!
– Хм…
– Ценное замечание.
– О, вы меня не знаете. Когда начнете рассказывать обстоятельно, тогда пойдут замечания бесценные!
Беглая вежливая улыбка – мол, шутку оценила – и снова внимательный, оценивающий взгляд светлых глаз. Совсем не детский. Детектив сталкивался с такими людьми – всегда настороже, они обдумывают и взвешивают каждую реплику собеседника, – но никогда еще в подобном амплуа он не видел ребенка.
– Хорошо, давайте обстоятельно. У нас большой участок на Истре. И у нас есть своя часовня. Папа построил ее для Лены, моей мачехи. Она как бы религиозна.
– Как бы? Это паразит в речи или вы намеренно так выразились?
– В моей речи нет паразитов, я грамотна и хорошо образована, – отважно заявила деточка. – Просто я сомневаюсь, что вера у Лены настоящая… Но это отношения к делу не имеет.
– Вы сказали, что потеряли единственного родителя. Мама ваша…
– Умерла. Я еще маленькой была. Теперь у меня мачеха. Она не злая, как в сказке, не волнуйтесь, она просто придурочная… Так вот, в нашу часовню приезжает время от времени совершать службу священник, отец Нил, в миру Олег. Именно он нашел письмо от папы. Вернее, не нашел, а увидел голубя, сидевшего на спинке скамейки. Перед часовней разбит небольшой цветник и стоит скамейка. Ну, чтобы в хорошую погоду посидеть, отдохнуть, полюбоваться цветами… На шее у голубя висел на шнурке маленький квадратик из плотной бумаги. Отец Нил удивился, подошел поближе. Он думал, что голубь испугается и улетит, но тот сидел спокойно, будто ждал. И когда отец Нил протянул руку, чтобы снять шнурок, то голубь позволил ему это сделать. Квадратик же оказался свернутым в несколько раз письмом… Вот, прочитайте, – и Маша протянула детективу сложенный листок с дырочкой, через которую проходил шнурок.
Алексей привычно надел перчатки, развернул его, разгладил.
Лист был кривовато обрезан, но понятно, что формат А4 для принтера. Из знаков препинания в тексте были только запятые. Гласил он следующее:
