— Правда?
— Вот смотри — у меня здесь рекламная брошюра. — Я услышала шелест глянцевой бумаги. — Удаляет старые эпидермальные и пигментированные клетки. И поэтапно восстанавливает лицо пациента, словно реставрирует картину. Единственный недостаток, — добавила мама, — заключается в том, что это приводит к сильному шелушению.
— Тогда держи наготове пылесос.
— И нужно по меньшей мере шесть сеансов.
— Стоимостью?..
Я услышала, как она задержала дыхание.
— Три тысячи фунтов. Но разница между фотографиями «до» и «после» поразительная.
— Это потому, что на фотографиях «после» женщины улыбаются и накрашены.
— Подожди, пока тебе не исполнится шестьдесят, — простонала мама. — Сама будешь всем этим пользоваться и тем, что они еще придумают к тому времени.
— Я не стану заниматься ничем подобным, — возразила я. — Я не боюсь прошлого, мама, а ценю его. Вот почему я люблю свое дело.
— Не надо относиться к этому по-ханжески, — обиделась она. — А теперь расскажи мне о себе.
Я решила не говорить маме о медиуме. Сказала, что в конце месяца поеду во Францию; затем, следуя внезапному импульсу, проговорилась о Майлзе. Я не собиралась этого делать, но потом решила немного развеселить ее.
— Звучит многообещающе, — заметила мама, выслушав его описание. — Шестнадцатилетняя дочь? — задумчиво произнесла она. — Ну, ты будешь прекрасной мачехой и родишь своих детей. Значит, он разведен?.. Вдовец? Прекрасно… А сколько ему лет?.. А. Понятно. С другой стороны, — добавила она повеселевшим голосом — похоже, прониклась положительной стороной ситуации, — это означает, что он немолод и не обременен проблемами. О Боже! Джон машет мне. Я пойду, дорогая.
— Выше нос, мама. — Хотя, если подумать, пусть лучше все части ее головы остаются на своих местах.
Два часа после обеда я принимала товар, звонила дилерам, просматривала сайты аукционов и отмечала те из них, на которые хочу пойти. Затем, без десяти четыре, надела жакет и отправилась в Парагон.
Миссис Белл открыла мне дверь сверху, и я поднялась на третий этаж, стуча каблуками по каменным ступеням.
— А, Фиби! Я так рада снова вас видеть. Входите.
— Простите, что забыла шляпы, миссис Белл. — На столике в холле лежал буклет о медсестрах из центра «Макмиллан», помогающего больным раком.
— Ничего страшного. Я приготовлю чай — присаживайтесь.
Я прошла в гостиную и встала у окна, глядя на сад. Он был пуст, лишь маленький мальчик в серых шортах и рубашке пинал ногами листья, выискивая каштаны.
Появилась миссис Белл с подносом, но на этот раз согласилась, когда я предложила отнести его к столу.
— У меня уже не такие сильные руки, как прежде. Тело начинает постепенно изменять мне. Первый месяц, очевидно, я буду чувствовать себя неплохо, а потом… все хуже и хуже.
— Мне очень… жаль, — беспомощно сказала я.
— Такова моя участь. — Она пожала плечами. — И тут уж ничего не поделаешь — остается лишь с благодарностью принимать каждый момент того недолгого времени, которое мне осталось.
— А как вам медсестра?
Миссис Белл вздохнула.
— Приятная и организованная женщина, о такой можно только мечтать. Сказала, что я смогу оставаться здесь, пока… — Она запнулась. — Мне бы не хотелось в больницу.
— Конечно.
Мы сидели и молча пили чай. Миссис Белл явно не собиралась продолжать свою историю. По какой-то причине она решила не делать этого. Возможно, сожалела, что открылась мне. Она поставила чашку и откинула со лба прядь волос.
— Шляпная коробка все еще в спальне, Фиби. Идите и заберите ее. — Я так и поступила, но, поднимая ее, услышала голос миссис Белл: — И не будете ли вы так добры взять синее пальто?
Мой пульс забился сильнее, я подошла к гардеробу, достала пальто, принесла в гостиную и отдала миссис Белл.
Она положила его на колено и погладила лацкан.
— Итак, — тихо сказала она, — на чем я остановилась?
Я поставила шляпную коробку возле ног.
— Вы… рассказали мне, что нашли свою подругу — Моник — в амбаре и она пробыла там десять дней. — Миссис Белл медленно кивнула. — Вы принесли ей еды…
— Да, — пробормотала она. — Я принесла ей еды, а затем обещала принести это пальто.
— Верно. — Казалось, будто миссис Белл старается вовлечь меня в свою историю.
Она посмотрела в окно, и на нее вновь нахлынули воспоминания.
— Помню, я была так счастлива, собираясь помочь Моник. Но я не помогла ей, — тихо добавила она. — Я предала ее… — Она на мгновение сжала губы, а потом я услышала вздох. — Я должна была прийти к Моник в конце дня. Я думала о том, что сделаю для своей подруги…
Миссис Белл помолчала.
— После обеда я отправилась в boulangerie
[15]
за своим пайком хлеба. Мне пришлось стоять в очереди около часа, слушая пересуды о тех, кто покупает вещи на marché noir
[16]
. Наконец я получила свою половину багета, а на обратном пути увидела Жан-Люка, сидевшего в одиночестве у бара «Мистраль». К моему удивлению, он посмотрел не мимо, как обычно, а на меня. Затем, что еще удивительнее, жестом пригласил меня присоединиться к нему. От волнения я едва могла говорить. Он купил мне стакан яблочного сока, который я потягивала, пока он пил пиво. Меня переполняли радость и волнение — я сидела в лучах апрельского солнца с божественно красивым мальчиком, о чем так долго мечтала.
По радио в баре передавали песню Фрэнка Синатры «Ночь и день» — она была очень популярна в то время. Внезапно я подумала о Моник, проводившей в амбаре все дни и ночи, и поняла, что должна идти — прямо сейчас. Но официант принес Жан-Люку еще пива, и он спросил, пробовала ли я его когда-нибудь. «Конечно, нет, — ответила я, — ведь мне только четырнадцать». Он рассмеялся и сказал, что самое время попробовать. И протянул мне свой «Кроненбург». Мне все это вновь показалось таким романтичным, ведь потребление алкоголя было строго ограничено. Я сделала маленький глоток, затем еще и еще — пиво мне совсем не понравилось, но я притворилась, будто это не так. День угасал. Мне следовало немедленно уйти. Но голова моя кружилась, было почти темно, и я, к своему стыду, поняла, что не смогу этим вечером оказаться в амбаре. Поэтому решила отправиться туда на заре — разница составит всего несколько часов, успокаивала я себя.
Миссис Белл по-прежнему гладила пальто, покачивая его, словно баюкала.
— Жан-Люк сказал, что проводит меня домой. Было так романтично идти по площади в сумерках, мимо церкви, под первыми, сияющими в вечернем небе звездами. Я поняла: ночь будет ясной и холодной. — Пальцы миссис Белл рассеянно искали пуговицы пальто. — Меня переполняло чувство вины перед Моник, но в голове была странная пустота. И неожиданно мне подумалось, что Жан-Люк может помочь ей. Ведь его отец был жандармом, а власти, должно быть, допустили ошибку. И… подойдя к нашему дому… — Руки миссис Белл вцепились в пальто, костяшки пальцев побелели. — Я рассказала Жан-Люку о Моник… Рассказала, как нашла ее в старом амбаре. Жан-Люк разволновался, и я даже, помню, почувствовала легкий укол ревности, вспомнив, каким нежным жестом он поправил шарфик Моник. В любом случае… — Миссис Белл сглотнула. — Он спросил меня, где находится амбар, и я описала это место. — Она покачала головой. — Жан-Люк немного помолчал, а потом сказал, что слышал о детях, прячущихся в подобных местах и даже в домах других людей. «Это сложная ситуация для всех них», — добавил он, и мы попрощались.
