Вот это да! Значит он – из нелегалов? Иначе откуда такая оперативность?
– Ну, Василий Михайлович, обскакали вы меня на повороте… – деланно удивился я.
– Не гневайся, Анатолий, – переходя на «ты», молвил Старый Разведчик. – Все эти «процедуры» лишь ускорят возможное наше сближение…
Откровение за откровение, и я согласился:
– Как мне представляется, нас объединит история… Если я, как начинающий историк, буду допущен к вашему «историческому богатству», – указал я на полки с книгами, журналами и бумагами.
Так началось мое многолетнее «плавание по волнам» русской и советской истории с ее тысячелетним прошлым, в том числе в делах разведки…
За годы общения Старый Разведчик помог мне отойти от простейшей формы подачи материала по истории разведки («история фактов») и перейти на более высокий уровень интерпретации фактов под углом зрения «истории становления мастерства разведки». И это понятно: историком я был условным – как разведчик с опытом работы в «поле» и преподавания, но без спецобразования в исторических делах. Потому изначально меня в учебном курсе истории разведки волновало стойкое желание в подаче фактов следовать хронологии.
Как говорил Василий Михайлович: «В разведке мы привыкли оперировать фактами и реже выходили на рядовом уровне к анализу и обобщению». От него я впервые получил достаточно четко сформулированную мысль, уже ставшую для меня тревожной: история разведки может стать полезной для понимания сложного явления, коим она может быть, если ее деятельность удастся увязать с многовековой историей Государства Российского.
– …Ибо факты беззащитны, если их не поддерживают люди, – однажды подвел итог нашим беседам Василий Михайлович. – А люди смогут сделать это тогда, когда исторические факты из жизни страны и разведки будут подкреплены фактами их полезности Государству Российскому…
И потому напрашивался вывод: во всю тысячелетнюю историю политики Российского государства на международной арене одновременно с жизнью страны шла деятельность разведки с ее специфическими, но повторяющимися из столетие в столетие приемами работы. Тогда мы со Старым Разведчиком сформулировали следующее: если были внешнеполитические цели у нашего Отечества, то были и задачи в интересах их реализации, которые решались с активным участием разведки.
Родившись в двадцатые годы прошлого века, Старый Разведчик через несколько лет после нашей встречи, уже в новом столетии и тысячелетии, ушел из жизни. До последнего дня он был в сознании и однажды, в один из весенних дней, не проснулся. Он оставался верным долгу чекиста-разведчика до последнего дыхания. Может быть, потому его правдивая душа ушла в иной мир без телесных страданий.
Незадолго до кончины Василий Михайлович передал весь свой архив мне, взяв с меня слово завершить обработку материала под углом зрения мастерства разведки с качественной оценкой ее деятельности в конкретных внешних интересах Российского государства.
* * *
В одну из последних встреч с Василием Михайловичем, когда все говорило о том, что конец его жизненного пути близок, он слабеющей, но все еще действующей рукой передал мне потрепанную папку и голосом с нарушенной дикцией сказал:
– Это – мои мысли… очень глубокие… об истоках войны… Я бы сказал так: о фашизме, о войне, о Западе… Они повязаны одной веревочкой… кровавой и позорной…
В руки ко мне перешла видавшие виды пухлая папка. На ней было выведено крупными буквами несколько слов. Причем было заметно, что эти слова многократно обводились – что случается, когда человек над чем-то усиленно думает. А пока слова резко выделялись на фоне каких-то ранее сделанных карандашных пометок.
– Возьми… сохрани… разберись… Найди возможность опубликовать… Лучше всего тогда, когда… с Запада пойдет очередной вал… обвинений в наш адрес… Будут говорить, что мы, советские, развязали… эту войну… Когда наши псевдодемократы… наши местные… начнут нечестную кампанию уравнивания… фашизма и коммунизма…
Я озадаченно смотрел в глаза Старого Разведчика. А он, почувствовав мое недоумение, тронул мою руку и промолвил:
– Поверь мне, так и будет… А эти тридцать листов – готовый ответ им, «пятой колонне» Запада… Это… это… – ре-кви-ем… пятидесяти миллионам жертв прошлой Мировой войны…
Чуть передохнув, Василий Иванович продолжил уже более окрепшим голосом:
– Мы-то с тобой понимаем, что эти… дер-жа-вы не оставят наше Отечество… в покое… Для нас бескровная Третья мировая война уже завершилась… Ведь нет Союза… Государство Российское превратилось… в удельные княжества бывших республик…
Ветеран перевел дыхание, помолчал и продолжил:
– Теперь силы Запада направлены на слом нынешней России… распыление ее на множество национальных уделов…
Василий Михайлович начал успокаиваться и некрепким рукопожатием отпустил меня. Указывая на папку, он только покачивал головой в знак доверия ко мне в этом щепетильном вопросе. И уже вслед мне попросил:
– Как и ранее – никаких ссылок на мое имя… Никаких… Почему – ты знаешь… – Действительно, я знал его обоснованное желание «не высовываться», ибо того требовала его профессия нелегала за рубежом и даже в своей стране.
И уже в дверях он остановил меня, и по его несколько загадочной полуулыбке я понял, что он чем-то хочет меня озадачить. И не ошибся:
– Ты бы и сам понял, но хочу тебя предупредить, что на странице двадцать для тебя приготовлен сюрприз… – Василий Михайлович перевел дыхание и добавил: – Это заставит тебя потерять… спокойствие не на один месяц… может, даже на годы… Но это – сладкая мука… Ею мы заразились с тобой еще там, среди полей станции Сенеж…
Выйдя от него, я думал о неординарной судьбе Человека, Гражданина, Офицера, Профессионала и яркого Патриота до последнего часа жизни. На ум приходили слова ученого – героя фильма шестидесятых годов в исполнении актера Николая Черкасова: «Все остается людям…»
И как бы в доказательство этой мысли я взвесил на руке легкую папку с наследием Старого Чекиста – ветерана войны и разведки. Очередное наследие!
Ознакомился с содержимым папки сразу, придя домой. И оно меня озадачило…
Три слова на обложке папки всю дорогу до дома жгли мою голову: «Фашизм, война, Запад». Когда я развязал тесемки папки и заглянул вовнутрь, то увидел стопку здорово потрепанных листов рукописного текста. И я понял, что мой коллега по службе и в делах с рукописью по истории разведки много работал над этими страницами, строками, словами, ибо весь текст был испещрен пометками, подклейками…
И еще подумал, что наскоком эту рукопись не обработаешь – нужно время… Первый лист особенно отличался множеством помарок, подклеенными полосками с выписками… Чем, собственно, и интриговал.
Но главное – на ней, на этой странице, просматривались попытки Ветерана, видимо, найти заголовок к рукописи. А о том, что он возвращался к нему неоднократно, говорил и разный почерк, и разные чернила, и несколько его вариантов. Вот они:
