— И не вздумайте слопать все самое вкусное! — зудела Родди. — Грундо тоже имеет право съесть что-нибудь вкусненькое. И Тоби тоже, — добавила она, словно спохватившись.
— Родди, — спросил я, — а что, сама ты не имеешь права выбрать что-нибудь, что тебе нравится? Или это все для Грундо?
Зря я это сказал. Щеки у нее залились розовой краской, глаза сверкнули, как темные звезды, и она уже готова была накинуться на меня. Еще чуть-чуть — и мне пришлось бы плохо, но тут вошедший Романов, стоявший у меня за спиной, сказал:
— Минуточку! Тут что-то не так.
Мы все вздрогнули, потому что не слышали, как он вошел, и нервно уставились на него. Он обвел нас пристальным, пронизывающим взглядом. Тоби набрался храбрости и спросил:
— С козой все в порядке?
— Да, — ответил Романов. — Она хочет, чтобы ее оставили одну, она сама управится.
И снова принялся рассматривать нас — только теперь он переводил свой пристальный взгляд с Родди на Грундо и обратно. Родди выглядела всего лишь озадаченной. Но Грундо, после того как Романов пронзил его взглядом в четвертый или пятый раз, принялся переминаться с ноги на ногу и начал краснеть, пятнами между веснушек, так что в конце концов стало казаться, будто он вдруг заболел корью.
— Ну что, сам расскажешь нам всем, что ты делаешь, или придется мне? — спросил Романов язвительным, небрежным тоном.
На секунду показалось, будто губы Грундо склеились. Потом он разлепил их и, словно сквозь вату, буркнул:
— Я… я сам расскажу.
— Ну, давай тогда, — сказал Романов сухо и недружелюбно.
— Я… я… — начал Грундо.
— Ничего он не делает! — вмешалась Родди. — Не приставайте к нему!
Грундо взглянул на нее несчастными глазами.
— Да нет, делаю, — признался он. — Я это делал непрерывно, с трех лет. Я… я наложил на тебя чары, чтобы заставить… чтобы ты меня любила и… и заботилась обо мне, как ни о ком на свете.
— Но это просто потому, что ты был маленький и тебе было одиноко! — поспешно возразила Родди.
Грундо покачал головой.
— Дело не только в этом. Я и теперь это делаю, постоянно, потому что… мне так проще. Ты можешь читать за меня, помогать мне делать уроки и творить заклинания, которые не были бы выворочены наизнанку. И мне не приходится пытаться делать все это самому.
— Короче, из-за лени, — сухо заметил Романов. Грундо кивнул. Вид у него был такой несчастный, что даже его длинный нос как-то обвис и поник, честное слово.
— Но теперь мне, пожалуй, следует их снять, да? — прогудел он. Скорее, даже простонал.
— Да, — ответил Романов. — Если тебя это утешит, могу сказать, что в детстве и у меня были проблемы с магией — я тоже делал все шиворот-навыворот. На самом деле, достаточно потрудиться всего с месяц, чтобы к этому приспособиться и научиться с этим работать. А потом ты обнаружишь, что тебе все дается гораздо лучше, чем большинству других людей, потому что ты привык пересиливать себя, а они нет.
Родди к этому времени так побледнела, что лицо у нее сделалось как из теста.
— Нет! — почти завизжала она. — Это неправда! Вы лишаете меня смысла моей жизни!
Романов пожал плечами. Грундо выпятил нижнюю губу и сказал:
— Это правда. Извини.
На это Родди издала вопль отчаяния и опрометью выбежала из кухни и из дома. Когда хлопнула входная дверь, Романов коротко кивнул мне и дернул головой в сторону двери, давая понять, чтобы я пошел за ней. Я на миг уставился на него. Мне казалось, что, если человек внезапно обнаружил, что вся его жизнь была ложью5 последнее, чего он захочет, это видеть рядом меня. Но Романов дернул головой еще настойчивее, и я пошел.
Родди стояла ко мне спиной на середине склона, поднимающегося к саду. Чуть подальше, у стены сада, стояла Мини, которая задумчиво тянулась хоботом к плодовым деревьям за стеной. Она снова застенчиво потирала ноги.
— Мне кажется, эта девочка ужасно несчастна, — сказала она мне.
— Так оно и есть, — ответил я. Родди развернулась и увидела меня.
— Убирайся!
— Сейчас, — сказал я. — Только сначала объясни, в чем дело.
— Не могу!
Родди стояла, задрав голову. Руки у нее были стиснуты в кулаки, глаза зажмурены, и из-под век ползли слезы. Но потом она все равно принялась рассказывать. Видимо, ей надо было рассказать об этом хоть кому-нибудь.
— Большую часть моей жизни, — сказала она, — для меня было… само собой разумеющимся фактом, что я забочусь о Грундо, присматриваю за ним — и защищаю его от его ужасной мамаши и сестрицы. Понимаешь, это делало меня лучше, чем Сибилла и Алиша. И я привыкла считать себя добрым, заботливым, хорошим человеком. А теперь оказалось, что это Грундо заставлял меня о нем заботиться! И значит, на самом деле я совсем не такая. Я даже не представляю, какая я на самом деле! Откуда я знаю, может, я такая же подлая и эгоистичная, как все остальные придворные? Понимаешь? Как будто мир, который я считала знакомым, повернулся ко мне другой стороной, и оказалось, что это всего лишь декорация! Теперь все утратило цену!
— Ну да, понимаю, — сказал я. — Ну и парень этот твой Грундо! Наверное, это единственный человек во всех вселенных, который еще эгоистичнее, чем я. А тебе не кажется, что ты бы и без чар могла так о нем заботиться?
— Не знаю! — воскликнула она срывающимся, истерическим голосом.
— А ты взгляни на дело с другой стороны! — предложил я. Я немного нервничал, потому что было похоже, что она и впрямь вот-вот ударится в истерику. — Ведь, возможно, это не так уж и плохо, что Грундо вынуждал тебя заботиться о себе. Это как симбиоз — ну, знаешь, как между кошками и собаками и людьми…
— Или слонами! — вставила Мини.
— Или слонами, — добавил я. — Похоже на то, что вам с Грундо обоим было довольно плохо и одиноко при дворе, а оттого, что ты о нем заботилась, — да, конечно, ему было хорошо, но и тебе тоже было кого любить. И мне кажется, что ты действительно довольно добрая. Так что, может быть, ты бы в любом случае заботилась о нем. Плохо только, что он не решился положиться на то, что ты будешь делать это по доброй воле, вот и все.
Родди прижала кулаки к лицу.
— Ой, Ник, уйди! Мне действительно надо побыть одной. Кроме того, тебе все равно надо вернуться в дом и рассказать Романову о заговоре. Я не рассчитываю на то, что Грундо объяснит все как следует.
Повисла немного жуткая пауза, а потом Родди гневно сказала:
— Я теперь вообще больше не рассчитываю на Грундо! — и разразилась резкими частыми рыданиями, больше похожими на кашель, чем на плач.
Я обнял ее. На секунду — всего на секунду — в моих объятиях оказалось живое, настоящее тело, к моей щеке прижалось мокрое лицо, и ко всему этому прилагалась живая, сложная личность. Это было действительно сногсшибательное ощущение. Потом Родди яростно вырвалась и помчалась куда-то на другой конец острова.
