«Ни в коем случае», каково?! А чего стоит власть офицера, если он не распоряжается оружием? Правильно – ничего. Он становится чем-то вроде воспитателя детского сада, к тому же выборным (хотя Приказом это не предусматривалось, т. е. в его трактовке солдаты пошли еще дальше). Правда, в данном случае нужно говорить не о власти, а о праве, ведь именно его стоимость была снижена Приказом до заурядного уровня. Поскольку в нашем понимании властью в социальных отношениях называется наивысший социальный потенциал индивида, умноженный на право, которое он получает в результате кумулятивного действия социальной энергии, то с понижением социального потенциала офицеров за счет отказа им в праве или в его части исчезает и их власть пропорционально объему утерянного права.
А так как социальная энергия, так же как и физическая, не возникает из ниоткуда и не исчезает бесследно, то, изъяв право на одном социальном полюсе, Приказ автоматически передал его туда, где до того момента его никогда не было. Об этом как раз и свидетельствует тот же пункт № 5, в соответствии с которым ключевое право распоряжения оружием перешло к выборным представителям нижних чинов.
Носить оружие и распоряжаться им было правом и привилегией высшего сословия, его вековой честью, его гордостью, признаком его благородства. Все это исчезло в один миг, вековые традиции, честь и благородство были просто растоптаны «солдатней», а все права перешли к представителям низшего сословия. Оно в буквальном смысле слова взяло оружие в руки, оперевшись на него в своем новом праве.
В этом смысле оружие выступило в качестве эффективного социального инструмента, способного в разы поднять потенциал человека, его стоимость. «Человек с ружьем» так глубоко вошел в существовавшую тогда суровую реальность, что двадцать лет спустя именно его образ, правда, сильно облагороженный, превратился в хрестоматийную кинокартину драматических революционных событий.
Современники, особенно выходцы из высших сословий – люди неглупые, а главное, и образованные, достаточно тонко ощущали действия восставших солдат. Ощущали, но опять… не понимали! Видный социал-демократ и лидер меньшевиков Ю. О. Мартов, возвращаясь в 1919 году в своих воспоминаниях к событиям Февральской революции, отмечал: «речь идет об определенном корпоративном сознании, питающемся уверенностью, что владение оружием и умение им управлять дают возможность направлять судьбы государства. Это самосознание должно роковым образом приходить в непримиримое противоречие с идеями демократии и с парламентскими формами управления государством».
[475]
Конечно! Именно «должно приходить в непримиримое противоречие», потому что, устранив сословную границу, Приказ № 1 перераспределил право в пользу низшего сословия, приподняв тем самым ничтожно низкую стоимость нижних чинов, солдат, да и всего сословия в целом до уровня, условно говоря, «выше среднего». Это и есть непримиримое противоречие, означавшее, что у низшего сословия прав стало больше, чем у высшего. Спрашивается, зачем же ему демократия, тем более, что у нас она была сословной? В такой ситуации не может быть и речи о равенстве. Поэтому никакого отношения ни к демократии, ни к ее парламентским формам сословная революция не имела и иметь не могла.
Такие прозорливые современники Февраля как Ю. О. Мартов или М. А. Волошин ясно видели всю «нелепость» происходившего. Но они – представители «образованного общества», интеллигенция, не видели сословий, не видели сословной борьбы, потому что вместе с Н. М. Коркуновым были счастливыми обладателями бессрочных паспортов и жили в условиях ограниченной сословной демократии. А мечтали о полной, наивно полагая, что именно в ней залог всеобщей свободы, равенства и братства. Поэтому они воспринимали революцию как реализацию своей мечты, как буржуазную и демократическую, примерно так, как описывали ее К. Маркс и Ф. Энгельс, которых они изучали всю жизнь.
Все «образованное общество» того времени (в противоположность нашему), включая, естественно, революционеров, было буквально ослеплено идеями марксизма, видимостью его научности и не понимало действительной природы социальных отношений в России, ведь и они, как говорил Э. Дюркгейм, не принимали никакого участия в их формировании.
Иначе, если допустить научный характер марксизма, социал-демократы сохранили бы единство своих рядов и не превратились в постоянно оппонирующие и, мягко говоря, недружественные друг другу партии большевиков, меньшевиков и эсеров (левых и правых). Потому что наука не допускает неоднозначности толкований, ее законы неумолимы и всеобщи, а любые сомнения в них говорят о ее… ненаучности. Именно об этом свидетельствует раскол в среде российской социал-демократии.
Нетрудно заметить, что за прошедшие сто лет мало что изменилось в понимании событий того времени, в понимании нашей истории. И, судя по всему, это «понимание» станет отправной точкой формирования исторического мировоззрения новых поколений «образованного общества» на основе единого школьного учебника и даже при его отсутствии.
А мы, исходя из стремления все-таки выйти на позитивное понимание социальных процессов, полагаем, что при увеличении показателя права (Пр), допустим, на 50 % увеличивается и произведение Пр*Пв, т. е. растет показатель власти (Вл). Благодаря Приказу № 1 власть сконцентрировалась в солдатских и рабочих комитетах и советах, неизбежно порождая высокую степень социальной мобилизации, которая стала результатом появления бинарности в военной круговой поруке.
Она, как мы установили выше, определяется двойной ответственностью – по горизонтали, т. е. внутри равных между собой потенциалов, что при отсутствии вертикальной связи характерно для мятежа (и криминала), и по вертикали, между разнозаряженными, соподчиненными потенциалами, что характерно для вертикали власти. Такая бинарная ответственность представляет собой атрибут власти и одновременно ее внешний признак.
Приказ № 1 не просто провозгласил власть Советов, он установил вертикаль ответственности, установил новую бинарную ответственность в военной круговой поруке. Так революция произвела на свет новую социальную власть – Советы. (Переворот же лишь меняет местами одних акторов с другими, меняет местами у одной и той же власти, например, как на Украине в 2014 г.)
Известно, что Приказ № 1 был написан для Петроградского гарнизона с единственной целью – снизить опасность возможных репрессий против восставших солдат со стороны офицеров как представителей власти. Но его спонтанное распространение по территории всей страны, по всем фронтам было молниеносным. У офицеров буквально выбили почву из-под ног, у них больше не было ни права, ни власти.
Как вспоминал генерал А. И. Деникин, «у военных начальников власть уже была отнята, а Временное правительство – бессильно».
[476]
Учитывая заявление военного министра А. И. Верховского о распространенном среди нижних чинов взгляде «на офицера как на своего врага, заставляющего его «бессмысленно» умирать», можно себе представить с каким восторгом и с каким злорадством солдаты встретили появление Приказа. Все попытки Временного правительства и некоторых членов Исполкома Совета как-то снизить его потенциал изданием впоследствии новых приказов и воззваний, разработкой «Декларации прав солдата», чтобы сохранить хотя бы видимость воинской дисциплины, ни к чему не привели. Скорее, наоборот, подлили масла в огонь.
