– Увидишь… Посадишь связки, вот тогда увидишь…
Услышав разговор, из своего номера вышел Чаркин, и теперь вся компания была в сборе.
– А, это вы… – рассеянно проговорил он, как будто ждал кого-то другого. – А я думаю, кто это тут… Решил, Миша своих синюшных дружков притащил…
– Миша? – переспросил Земелин. – А его что, до сих пор нет?
– Увы! – саркастически улыбнулся Чаркин. – Или – ура. Не знаю.
– Зато я знаю… – тоном, не сулившим ничего хорошего, проговорил Земелин. – Все, хватит с меня… Посажу его на сдельную. Пока обработки не сдаст, ни копейки не получит…
– Давно, давно пора, – чрезвычайно оживился Чаркин. – А то возомнил о себе… крон-принц, мать его… Все вкалывают, Изольда вкалывает, один он…
Я проверила номер и не обнаружила ничего опасного, кроме большого букета белых хризантем, лежащего не журнальном столике.
– О! Цветочки! – весело проговорила Изольда, следом за мной входя в номер и с видимым удовольствием обеими руками беря букет. – Еще помнят, еще любят…
– Подожди-ка, – остановила я ее. – Сначала я.
Я взяла цветы и, пока Земелин и Чаркин один за другим входили в номер и рассаживались по диванам, внимательно осмотрела их. Вскоре я обнаружила вложенную записку.
– О! Записочка! – все тем же непрошибаемо счастливым тоном произнесла Изольда. – Что ж, Женя, читай. Раз уж ты взялась…
– «От Оли», – машинально проговорила я вслух не слишком многословный текст.
– От кого?! – хором спросили Земелин и Изольда, а Чаркин безмолвно уставился на меня, всем видом показывая, что присоединяется к общему изумлению.
Затрудняясь с тем, как можно прокомментировать сложившуюся ситуацию и этот неожиданный подарок, я в безмолвии смотрела на букет, переводя взгляд с цветка на цветок и пытаясь сообразить, что бы это значило, и вдруг поняла, что цветов – четное количество.
«Не может быть… – уже ничего не произнося вслух, чтобы не вносить дополнительное смятение в массы, подумала я, снова пару за парой перебирая глазами пушистые белые шары. – Два, два, два… Черт! Все по два. Ни одного лишнего, чтобы образовался нечет…»
– Может, просто кто-то пошутил, – между тем сказал Земелин.
– Да! Знаю я эти шутки, – снова расстроившись и даже слегка протрезвев, ответила Изольда. – То бешеные собаки, то какие-то непонятные цветы… Может, они отравленные…
– Ты что, их есть собираешься?
– Ну… мало ли… Может, их каким-нибудь веществом побрызгали… смертельно опасным.
– Иззи, не говори ерунды. Мы сейчас все выясним.
Земелин позвонил на ресепшен и, заказав кофе, попутно поинтересовался, откуда в номере взялись цветы.
– …да?.. да?.. Хорошо. Хорошо, спасибо. Ну вот – ничего сверхъестественного. Цветы доставил курьер, и в номер их притащил сам дежурный, никаких посторонних не было. Не о чем волноваться.
Когда принесли кофе, Земелин щедро влил в каждую чашку хорошую порцию коньяка, по-видимому позабыв, что только что сам отчитывал Изольду за неуместные возлияния.
Мне предложили присоединиться, но от коньяка я, как обычно, отказалась, ограничившись кофе. В отличие от своих спокойных и уже переходящих в стадию вечернего расслабления собеседников я понимала, что беспокоиться-то как раз есть о чем. Но не представляя, как можно объяснить этот новый демарш и не имея никаких версий, я видела, что пока мне остается только ждать дальнейшего развития событий и смотреть в оба.
Общий разговор постепенно перешел на обсуждение нюансов предстоящего концерта, и, не очень внимательно вслушиваясь, я подключалась только тогда, когда речь заходила об обеспечении безопасности и моей роли в этом процессе.
Беседа затянулась, а около двенадцати ночи из коридора послышались звуки каких-то движений и непонятное бормотание, заставившее всех тревожно насторожиться.
Сказав, что всем нужно оставаться на своих местах, я осторожно выглянула из номера, но оказалось, что это всего лишь Миша. Он еле волочил ноги и все порывался спеть, но продюсер с директором, подхватив его под руки, быстро успокоили и почти занесли в номер.
Вернувшись в номер Изольды, я услышала, что в ванной льется вода, и поняла, что еще один длинный день наконец-то окончен. Земелин, заглянувший снова, видимо, чтобы пожелать спокойной ночи, тоже, вероятно, догадался, что ему предстоит ночевать у себя, и, как мне показалось, не особенно огорчился.
На следующее утро, встав, как обычно, в шесть, я битых четыре часа вынуждена была слоняться по гостинице, не зная, чем себя занять в ожидании, когда проснется Изольда.
Наконец в одиннадцатом часу дня из спальни послышались-таки некие невнятные звуки. Обрадовавшись, что закончилось томительное ожидание, я и представить не могла, что уже через час буду вспоминать о нем с сожалением как об утраченном счастье.
Изольда, до этого момента совершенно равнодушная к внешней обстановке, евшая и пившая все подряд и вспоминавшая о Земелине, только когда уже совсем нечем было заняться, теперь действовала с точностью до наоборот.
Она требовала вокруг себя абсолютной тишины, заказала какой-то специальный завтрак, который пришлось везти с другого конца города из специального ресторана, где наисвежайшие, экологически чистые продукты ежедневно получали с собственной фермы, и ни на шаг не отпускала от себя Земелина, то и дело спрашивая у него, как звучит ее голос.
Впрочем, не нужно было быть музыкальным продюсером, чтобы догадаться, что после вчерашнего ужина он не зазвучит никак. Сипловато-хрипловатое постанывание, которое после коньячка выдавала Изольда, сразу напомнило мне об образном сравнении Чаркина с воем на луну.
Но фермерский завтрак пошел на пользу, и часам к двенадцати даже я, непрофессионал в этом деле, с уверенностью могла констатировать, что песенные отрывки, которые пыталась репетировать Изольда, она именно пропевает, а не воет и не мычит.
Впрочем, хрен редьки не слаще, и я, как-то не успевшая морально подготовиться к еще одной репетиции, только нечеловеческим усилием воли удерживала себя от непреодолимого желания наглухо заткнуть уши.
– Пойду посмотрю, что там в коридоре, – наконец не выдержала я.
– Да, да, Женечка, конечно… – рассеянно ответила Изольда, снова набрав дыхание для очередной вокальной фразы.
В коридоре было не так слышно, и я могла немного отдохнуть от пыток высоким искусством.
– Что, телохранитель, уши вянут? – как-то без энтузиазма ухмыльнулся выползший на белый свет, по-видимому, только что проснувшийся Миша и, шаркая ногами, поплелся вниз по лестнице.
В отличие от наших прошлых встреч он был совсем не агрессивен, не пытался острить и являл собой воплощенную тишину и смирение. Наверное, борьба с похмельем отняла последние силы.
«Хм… а не он ли прислал цветочки?» – как-то невзначай подумалось мне, и я взяла эту мысль на заметку.
