Слава богу, САМПО заканчивается. Первым поднимает со стула свой сержантский зад товарищ Ершов.
– Внимание, группа!!! Встать! Заправить стулья, выходи строиться!
Вот и ужин. А там не за горами отбой. Эх, отбой… Если эту команду неожиданно подать курсанту в ухо, то он может взять да и заснуть. Прям на плацу или в карауле. Магическая это команда. Вот только подают ее всего раз в день.
* * *
Хмурое утро. Построение на грязном паркете в коридоре учебного комплекса.
– Равняйсь!
– Отставить, псамое!
Шура Бешеный, по-моему, волнуется не меньше нас.
– Давайте, первая пятерка, псамое, веселей заходим в аудиторию!
Результат превосходит все ожидания. Восемь «двоек». Из двадцати пяти возможных. Среди аутсайдеров старшина Пытровыч, каптер Васильков, курсант Даниелян, еще товарищи… Ну и, естественно, я. Ту-ту. Приплыли. Ершов опять строит нас в коридоре. Из аудитории выходит Пила. Стуча каблуками, не торопясь, проходит вдоль всего строя. Голова высоко поднята. Всем видом она говорит: «Вот вам!» Уходит. Мандрико кланяется ей, как хулиган участковому, и, подбирая слова, смотрит на нас. Наконец мысль озаряет его. Он тут же делится ею с нами:
– Ну, псамое… Псамое! Пиздец вам, товарищи курсанты! Марш в казарму!
Негусто… Но суть изложена правильно.
* * *
Следующее испытание. История СССР. Зачет с оценкой. Майор Черепанов. Тот самый, что принимал у меня вступительный экзамен. В голове вакуум. Так… Соберись, тряпка!
– Выбирайте билет.
Тыкаю наудачу. О-па, не может быть.
– Билет номер пятнадцать. Русско-японская война!
Тфу ты, повезло. Полгода назад майор поставил мне пять баллов по этой же самой теме. Так, где тут наглядные пособия? Шуршу картами. Вот она, милая, помню тебя. Переворачиваю. На обратной стороне все та же, нацарапанная карандашом, минимальная информация. Какой там год? Так… Ага, четвертый, пятый.
– Товарищ майор, разрешите без подготовки!
– Приступайте!
– Русско-японская война. Девятьсот четвертый – девятьсот пятый годы! Товарищ майор, курсант Сладков ответ закончил!
Черепанов смотрит на меня, словно я выпрыгнул из пепельницы. Удивленно и чуть-чуть с испугом.
– Это все?!!
– Так точно!
– Товарищ курсант, вы дебил! Вы это понимаете?
Выскакиваю в коридор. На вступительных у меня был лучший ответ, а сейчас «два»? Да… Загадка природы…
* * *
– Давай!!! Уголь давай!!!
Курсант Баракаев (видимо, пока еще курсант, его документы на отчислении) двигает совковой лопатой в мою сторону кучу смерзшегося в большие комья угля. Я долблю по этим комьям ломиком, крошу их, проталкиваю черное золото сквозь огромные колосники. Уголь сыплется куда-то вниз. Идет в дело. Рядом орудует ломом Даниелян. У меня по сравнению с Баракаевым дела идут просто отлично. Всего два хвоста. Политическая география и авиатехника. Историю я быстро скинул. Выучил. Шучу. Мандрико договорился. С майором Черепановым. Тот, правда, еще раз подчеркнул, что я дебил.
А вчера я ходил восьмой раз к Пиле. Пересдавать. Пока мимо. Я уже выучил политическое устройство всего соцлагеря! Уже знаю, кто был первым специалистом в этом учении. Еще в восемнадцатом веке. Француз. Звали его Тюрго. Мне известно, что окончательно политическая география была признана как наука в девятнадцатом веке. Да. Что же мне-то делать… В этой науке я пока не специалист. Вернее, непризнанный специалист.
– Слон!!! Ты будешь долбить или нет??!!
Данила, как всегда, крайне несдержан. Вчера эта несдержанность сыграла с нами дурную шутку. Мандрико разбудил нас в девять утра. Он не трубил подъем. Просто ходил по расположению. Его шаги гулко разносились по пустой казарме. Несколько минут он терпеливо ждал, пока мы выберемся из-под кучи матрасов, телогреек, шинелей. Да, мы так ночуем. Чтоб не «двинуть кони» от холода. Если сто человек в казарме, оно как-то теплей. Надышат, напускают воздуха. Всякого. А если нас трое? Баракаеву уже ничего сдавать не надо. Он отчисленный. Вон, даже усы отпустил, обычным курсантам на первом курсе они запрещены. А нас с Данилой взводный построил в колонну по одному и повел на училищный аэродром. Пересдавать авиатехнику. Перед дверью учебного корпуса шла небольшая стройка. Начальство решило соорудить на входе своеобразный буфер-аквариум. Для сохранения в корпусе тепла. И вот теперь какой-то прапор делал фундамент, клал кирпичи. А чего, время и температура для таких работ подходящие. Зима. Всего минус сорок. И вот мы, пробираясь через эту стройку, чуть замешкались. Мандрико внутрь уже зашел. А Данила не смог, он споткнулся об эту кладку. Завалил ее. Прапор стал орать. Когда Мандрико через секунду вышел обратно, прапор был уже в глубоком обмороке. Ну, в смысле, в нокауте. Данила потирал кулак, а я разводил руками. О дружеских отношениях с кафедрой авиатехники не могло быть и речи. По крайней мере, на ближайшие сто лет. Выскочил преподаватель-полковник, тоже начал орать… Почему-то на Мандрику. Вернулись мы в казарму ни с чем. Теперь наш дом – котельная.
– Все! Несите ломы в кочегарку! Лопату!
Мы самостоятельно строимся. Убываем в опостылевшую казарму.
Еще неделю назад в нашем расположении было весело. Еще бы! Все уезжали в первый курсантский отпуск. Расслабуха, офицеров нет, сержанты квелые в ожидании отъезда домой. Кто на койках валялся, кто оборудовал кителя, шинели! Даже проблема с хлястиками никого не огорчала. А хлястики… В один момент на них у нас в батальоне возник дефицит. А произошло вот что. Однажды утром один курсант, неважно какой, обнаружил, что на его шинели хлястика нет. Будучи товарищем находчивым, он не стал ждать милости от природы. Взял да и стырил хлястик с первой же попавшейся на глаза шинели. А чего там? Отстегиваешь этот кусочек сатина с двух пуговиц, и счастье уже в руках. Очередная жертва, понимая, что хлястика у него нет, совершает уже двойное преступление. Достает себе два хлястика. Один на шинель, другой про запас. И началась у нас в роте цепная реакция. Неуправляемая. Хлястики оберегали, как целку невесты. Кто-то пришивал их, кто-то «сажал» на ПВА. Приклеивал то есть. Ничего, отдирали. Дошло до того, что сперли хлястик у Паши Ловгача. А ведь шинель-то у него семьдесят второго размера. Его хлястиком два раза обернуться можно. Вот он выл! Как раненый зверь. Короче. Когда строили убывающих в отпуск, попросили их перед уходом открыть свои чемоданчики. У сержанта Анисимова обнаружили: две пары носков, ананас (где он его взял-то?) и несколько хлястиков. Все самое дорогое Леха увозил домой. Чуть на гауптвахту не посадили. Потом опомнились, за что? Ну, просто зажиточный военнослужащий… Ананас у него. Пять хлястиков. Ну что, украл он их, что ли? Отпустили вместе со всеми. Ну не со всеми… Мы с Даниеляном остались.
Десятый день. Авиатехнику сдал. Знания не понадобились. В одиночку вымыл лекционный зал. Какие-то сволочи белили в нем потолок. Газет или бумаги при этом на пол и на столы не постелили. В зачетке «тройка». Нормально. Вот сейчас Мандрико ведет меня пересдавать политическую географию. Вот и назначенная аудитория. Заходим со взводным вдвоем. Пила стоит, опираясь костяным задом на свой стол. Руки сплетены на груди.
