Лыжная «группа здоровья». Эдик Пашков (Пашка) слева
Я с Соколовым сталкивался лишь раз. Причем в прямом смысле этого слова. Как-то послали меня ребята в чипок за провиантом. Денег наших общих хватило на банку повидла и на десять коржиков. Замешкался я в фойе клуба. И вдруг кто-то меня сзади резко толкает. О! Полковник Соколов. Налетел на меня, торопился, видать, куда-то. Банка из рук, об пол, вдребезги. Накрылся наш фуршет после отбоя. Посмотрел на меня Окунь презрительно своими водянистыми глазами и дальше пошел. Я б, наверное, на его месте поступил по-другому. Вынул бы рубль из кармана, протянул курсанту и сказал: «На, сынок, купи себе другую банку. А то вечно вы, нехваты, голодными бегаете». Да я б наверняка этот рубль и не взял, но было бы не так обидно за повидло.
Втыкаю лыжи в снег. Палки. Рядом Клим, Пашка. Курят. Вот здоровье, у меня от одного запаха табака голова кружится.
Чай, сало, сухари, набитое пузо. Старт. Рубанки, «группа здоровья». Домой, в казарму, возвращаемся уже затемно. С грохотом складываем лыжи под койками. Праздник окончен. Завтра нас ждут унылые будни.
* * *
– Новый суточный наряд! Приготовиться к построению на развод!
Построение через двадцать минут!
Ох, как не хочется вставать… Всем плох наряд, кроме одного. Перед заступлением разрешено поспать. В койке, как человеку. Немного, минут сорок или час, но и это прекрасно. Мой друг Клим тоже идет в наряд, но сон игнорирует. Заложив ногу на ногу, он в позе белогвардейского офицера сидит на стуле и просматривает «Советский спорт» за прошлый год (центральные газеты доходят до нас довольно быстро). Эдик Пашков, Паша, пошел курить. Да он все время курит. Клим, Паша и я – будущие дневальные. Рота может спать спокойно. Надежнее парней не сыскать. Госграница на замке, ключ у начальника заставы, дубликат у моджахедов. А если серьезно… Я никак не могу взять в толк. Зачем этот наряд нужен? Один дневальный всегда стоит у входа. На специальном резиновом коврике (без него можно пол насквозь протоптать). Если в роту заходит чужой, дневальному положено проорать: «Дежурный по роте, на выход!» Если кто-то из командиров – закричать: «Смиррнааа!» Вообще-то у гражданских это называется стоять на шухере. Один стоит, остальные сутки напролет машут швабрами и «машкой». Швабра – это понятно, оружие войскового пролетариата. А «машка»… Железное сооружение: лом вместо ручки и тяжелая платформа полметра на полметра, сваренная из железного прутка. Ко дну этой платформы намертво прикручены в ряд несколько щеток с коротким жестким ворсом. Для чего? Чтоб драить пол, измазав перед этим щетки мастикой. Тоже вот не найду логики в применении этой вонючей субстанции. На хрена этой мастикой пол натирают? Ладно… В конце концов, эта процедура мне больше напоминает смесь бальных танцев и гиревого спорта. Курсант с «машкой» на «взлетке» символизирует мощь и грацию. Он почти что танцует, он толкает тяжелую платформу, как партнершу, сначала в одну сторону, отправляя в свободное плавание. Но в последний момент резко дергает ручку, привлекает «машку» к себе и тут же отталкивает ее в противоположном направлении. Танец наших предков рок-энд-ролл! Это надо видеть.
– Построение через пятнадцать минут!
Дневальный надрывается, выталкивая своими командами нас на промерзлый плац. Сержант Загоруй, наш будущий дежурный, не слыша команду, чистит бляху ремня. Блин, ну прям как «минус». В казарме пусто. Все на занятиях, на САМПО. Нас, заступающих в суточный наряд, человек пятнадцать. Рота, КТП, КПП, патруль. Кряхтя, поднимаюсь с кровати. Одеваюсь. И тут мой взгляд натыкается на курсанта Сидорова. И волосы мои под шапкой шевелятся. Курсант Юра Сидоров ведет себя, мягко говоря, нетривиально. Он выставляет на подоконник стакан. Граненый, классический. Из тумбочки достает медицинский пузырь. Я видел в санчасти, в таких хранятся разные препараты. Сковыривает ногтями резиновую пробку. Проводит горлышком у себя под носом. Фыркает.
– Уаа! Чистяк!
Я вижу, как Клим, подавившись воздухом, кашляет, потом замирает, не отводя от Сидора своих выпученных глаз. А тот, словно бармен «Золотого якоря», наливает себе стакан. Бортовой, до краев! Дневальный на входе как будто видит сквозь стены… Пытается предостеречь товарища от недостойного поступка. Истошным голосом он кричит:
– Заступающий наряд! Выходи строиться на развод!
Сидоров не обращает внимания. Резко выдохнув, он выливает стакан в утробу. Утыкает нос в предплечье, и… надев шапку, поправив штык-нож, как ни в чем не бывало рулит на выход. Ну ты даешь, парень… Чистый спирт. Это же форменный суицид. Ты ж на плацу упадешь сейчас, на разводе. Или блеванешь дежурному по училищу прямо на грудь.
– Ты видал?..
Клим кивает на Сидора. Я в ответ пожимаю плечами.
– Наряд, равняйсь!!! Смирна!!!
Стоим в строю битый час. Мерзнем, как псы на помойке. Новый дежурный, полковник Богданов по кличке Канарис, недавно прибыл из Свердловска. Он пехота. Минус тридцать для него ерунда. Канарис с кафедры тактики. Небольшого роста. Поджарый. Широкоплечий. Вечно утянутый портупеей. Мы его не то что уважаем, мы его любим. Он относится к нам как к детям. Без панибратства, но чувствуется исходящее от него сострадание, что ли… Сейчас Канариса как подменили. Он, что называется, в полный рост дрючит караул:
– Обязанности часового, товарищ курсант???!!!
– Услышав лай караульной собаки…
– Какой лай?! Сначала докладывайте!!!
Помдеж, майор Ушаков по кличке Фломастер (иногда мы его называем «майор Ишаков»), с кафедры философии, занимается нами, то есть всем суточным нарядом. Приставными шагами он движется вдоль рядов, останавливаясь нос в нос у каждого курсанта. Внимательно смотрит в глаза. Проникает взглядом в черепную коробку.
– Дневальный по роте курсант…
– Штык-нож поправьте, товарищ курсант!
– Дневальный по…
– Ремень подтяните!
– Дневальный…
Наша рота пятая. За нами, недалеко – наряд по контрольно-техническому пункту автопарка. Там курсант Сидоров. Сейчас состоится встреча на Эльбе. Сейчас…
– Дневальный по КТП курсант Сидоров!
Ушаков теряет дар речи… Кашляет… Скосив взгляд, я наблюдаю. Слышу, как Фломастер, сбившись с военной волны, говорит совсем не по-уставному:
– Чем… Чем от тебя воняет?
Сидоров, как бравый гусар, вскинув подбородок, громко и четко докладывает:
– Спиртом, товарищ майор.
Ну вот и все. Сейчас героя схватит охранка, в смысле, впаяют ему суток трое ареста. А дальше учебный совет, отчисление и убытие солдатом в войска. А может, он полоумный, этот Сидоров? Может, реально с ума сошел? Пресытился научным коммунизмом. Вон у нас в прошлом году курсант Ивашкин повадился курить прямо в спальном помещении, по ночам. Сигаретку в зубы, руки за спину и гуляет себе по «взлетке», пыхтит табачком. А на всякий вопрос, мол, «что ты, долбоеб, делаешь», отвечает металлическим голосом: «Хочу стать офицером-политработником!» Списали Ивашкина. Увезли в город на «чумовозе» под врачебным конвоем. И за другим курсантом подметили поведение необычное. Он, тоже по ночам, как Ивашкин (зловещее время для КВАПУ), неизменно приходил в бытовку и прижимался лбом к стеклу стоящего там аквариума. «Буль-буль-буль! Буль-буль-буль!» Выяснилось. Человек просто представлял себя в роли командира подводной лодки. Романтично, конечно. Но, увы, несовместимо с действительностью. И его тоже упекли в дурдом, бедолагу. А теперь вроде как на очереди курсант Сидоров. Вот сейчас на него как на привидение смотрит помдеж майор Ушаков.
