– Не сметь трогать тумбу!!!
Теперь вот следят за ней в бинокль. Но сержанты Анисимов и Онищенко из пятьдесят второй группы… Разве это для них проблема? Они додумались посадить в обелиск Чижа. Самого маленького курсанта нашего батальона. Чиж, когда настал черед стартовать пятьдесят второй группе, незаметно эту тумбу поднял и засеменил вперед. Обзора у него не было, и он увлекся. Вот и сократил дистанцию метров на двести, не меньше. Отсюда и рекорд. Сколько ни запускали потом пятьдесят вторую группу отдельно, по гаревой дорожке на стадионе – результат повторить не удалось. На общую «тройку» еле натянули.
Наш великий долгожданный праздник! Спортивный.
Кросс до упаду под музыку нашего училищного духового «бэнда». Я поднимаю два пальца в надежде на победу. Остальные пялятся на бог весть как к нам забредшую физкультурницу
Опыт приходит не только к курсантам, но и к преподавателям. В дальнейшем вместо фанерной конструкции у КПП № 1 высаживали на стуле прапора с аппаратом Та-57. И он докладывал на «Старт» обо всех передвижениях. Когда и какой номер его обогнул. Красота.
Легкоатлетические кроссы постепенно сходят на нет. Их свято место занимают лыжи. Опять зима. Опять мороз. Опять «пятьсот сибирских километров».
* * *
Заболел я. Реально заболел. Горло саднит, будто по нему банником артиллеристским прошлись, окунув перед этим в песок. Больно… Слюну глотаю, как раскаленный свинец. Кашляю. Да что там… Захожусь так, что скоро кадык оторвется. Морозит. Трясет, словно у меня отбойный молоток в легких торчит. Пару раз ночевал на матрасах в сушилке. Потел, как во время кросса на Черную речку. Хорошо, что на улице минус сорок. Холодно, зарядка запрещена. Разрешена прогулка. Бродим колоннами по КВАПУ в рассветном тумане. Как тени гитлеровцев, взятых в плен в Сталинграде. Только бойцов НКВД в ватниках, с «ППШ» вдоль колонн не хватает. И псов конвойных, хватающих нас, курсантов, за полы шинели… «Гав, гав, гав!!!» Может, у меня жар? Да, жар. Скорее всего, я брежу. Надо идти сдаваться в санчасть. Глядишь, поместят в лазарет. Отлежусь, оклемаюсь.
– Товарищ сержант…
Вроде третий курс, а с младшими командирами у меня все никак отношения не наладятся. Ведут себя как феодалы, а мы их вассалы. Ладно, подождем. Еще парадными кителями своими офицерскими у меня сортир в казарме будете драить. В ночь перед выпуском. Еще загоню я вас на трубу кочегарную. Будете у меня оттуда «Помогите» кричать. Придет время. А пока в наших отношениях сплошной церемониал. Вот сейчас обращаюсь к графу, тьфу ты, к сержанту Ершову:
– Товарищ сержант.
– Слушаю вас, товарищ курсант.
Он сама вежливость, сволочь.
– Заболел. Разрешите в санчасть.
– После занятий запишетесь в книгу больных у дежурного по роте. Дневальный проводит вас и остальных больных роты в санчасть.
– Да я лапти склею до обеда.
– На занятия. После обеда в санчасть.
Ну, Ершов… Умру – каждую ночь к тебе, скотина, приходить буду.
– Сладков!
Я сажусь на стул, вытираю полотенцем пот. На меня обращает внимание старшина. Зовет. Этого еще не хватало. Он может и на работы с температурой послать.
– Что такое?
– Болею.
– Давай в санчасть.
Разворачиваюсь, иду. А сам лопатками чую. Как в кино. Будто целятся они в меня с Ершовым из пистолетов. Пристрелят. При попытке к бегству… Бред. Бред. Бред какой-то! Шкандыбаю к почте. Поворачиваю в санчасть.
– Так… Так-так-так-так-так…
Начальник лазарета лейтенант Орлов «такает» и глядит на меня, будто я спросил его о чем-то из области высшей математики. О системе Гаусса, скажем, или про бином Ньютона.
– Так… Заболел, говоришь?
Лейтенант сидит за столом в глуби своего кабинета. Я трясусь у порога.
– Так точно.
Обычно эту фразу, «так точно», принято произносить молодцевато, чуть с придурью. Но только не здесь. В санчасти вся суть твоя должна вызывать жалость. Иначе дело не пойдет. В моих словах сейчас фальши нет.
– Так…
Да что он, в самом деле: «Так-так». Мудак какой-то. Взять, что ли, и упасть у него на пороге? На пол. Глаза закрыть. Умер, мол. Пусть побегают. Хотя… Кто тут бегать будет? Возьмут за одну ногу, выволокут на мороз и накроют рогожкой…
– Товарищ курсант!!!
– А??!!!
– Чего «а»?! Заснули, что ли?! Вторая палата, говорю! Койка «четыре»! Ступайте!
– Есть…
«Ступайте!» Ты в деревне, что ли? Врачи эти полувоенные…
Александр Дегтярников (Большой) в лазарете.
Это он просто выглядит грустным. На самом деле он счастлив. Он почти на свободе. Даже почти в другом государстве
Клистирные трубки, как называет их Штундер. Надо же, хоть в чем-то мой бывший ротный прав. Шаркаю сапогами до койки. Падаю лицом вниз. Alles!
– Слон!!! Слышь, подъем!!!
Надо мной Клим.
– Скидывай п/ш! Вот тебе костюмчик!
– Агггааа…
Отдаю Климу форму, натягиваю плюшевый коричневый лапсердак и такие же портки. Халатом лазаретным, тоже коричневым и таким же затасканным, накрываюсь. Болею.
* * *
Сколько мы знаем карликовых государств, имеющих территорию размером с футбольное поле? Псевдонезависимых (да их одной винтовкой завоевать можно), но, тем не менее, существующих? Ватикан, Монако, Сан-Марино. Суверенный Мальтийский орден, наконец. Эх, господа географы… Невозможно изучить жизнь по учебникам. Слушайте и запоминайте. На юго-востоке КВАПУ, чуть западнее кочегарки, существует еще одно государство. Называется Демократическая Республика Санчасть. Нет, днем это простое лечебное (ха-ха!) заведение. В кабинетах сидят люди в военной форме и с накинутыми белыми халатами на плечах. Здесь просят:
– Скажите «а»… Ааа… Да что ты рычишь!!! Не так громко, б…!!!
Или даже требуют:
– Наклонитесь, товарищ курсант! Раздвиньте ягодицы… Так… Какой геморрой???!!! Да у вас очко чистое, как у младенца!!! А ну марш в подразделение!!! Никакой госпитализации! Марш, я сказал!!! Шланг…
Это здесь в палату может вдруг забежать всполошенный курсант с банкой из-под майонеза, в которую тут же ссут пятеро незнакомых молодых, но больных мужчин, чтоб того, первого, не заподозрили в симуляции. Это здесь натирают подмышки солью, чтоб градусник дал нужную для освобождения от занятий температуру, здесь корчатся и стонут под допотопной бормашиной, жертвуя абсолютно здоровым зубом, чтоб увидеть вблизи пускай закрытое марлевой повязкой, но, тем не менее, девичье лицо стоматолога-практикантки. Все это днем. Ночью же здесь пьют водку, нюхают хлороформ, курят папиросы прямо в койках и жрут передачки от товарищей с воли. Запомните, это неписаный закон: ночью обычная армейская санчасть превращается в независимое государство. Параметры? Климатические условия – комнатные. Форма правления – республика. Можно даже сказать, парламентская. Политический режим – демократия. Если днем здесь правит начмед и его клика (начальник лазарета, фельдшер и т. д.)… то после ужина власть переходит к курсантам. А сами курсанты делегируют ее инициативной группе (парламенту), состоящей из наиболее активных (буйных) представителей среды. Вакханалия, короче.
