Софья тут же ринулась писать записку, а Алексей отправился на поиски Воина Афанасьевича. Долго искать и не пришлось. Мужчина был неподалеку от покоев царевны Анны, здраво рассудив, что на улице он ничем не поможет, а тут, если что, сможет хотя бы увести любимую и спрятать. Или сложить за нее голову. С ним также был десяток казаков. Алексей, недолго думая, вцепился в мужчину и выложил ему свой план. Письмо сейчас будет готово, отвезти его в Москву и пригнать сюда полк на помощь. И чем скорее, тем лучше. Если что – хоть отомстить…
Воин колебался недолго. Взял с царевича слово, что тот позаботится о тетке, и через двадцать минут – можно бы и раньше, но пока письмо было написано, пока чернила высохли, пока печать… – уже был на конюшне. Из Коломенского выехать было совершенно невозможно. Толпа не трогала бояр, но любого подозрительного разодрали бы на сорок кусков, просто захмелев от безнаказанности. Поэтому мужчина поменялся одеждой с одним из конюхов, чтобы по дороге не остановили, кое-как продрался через толпу и направился в Дьяково, благо оно было рядом. Там он сообщил о ситуации младшему Разину, получил от него эскорт в виде четырех казаков – и хороших коней – и помчался в Москву что было сил. Сам Разин только ругался и ждал известий. Не с его силами было идти разгонять бунт, ой, не с его. Оставалось только ждать.
В письме, врученном Воину, был приказ всем полкам немедленно идти на помощь, в Коломенское. Ну а кто не подчинится… по законам военного времени – и никаких проволочек.
Софья и Алексей, отправив гонцов, удрали на верхний этаж, где сейчас никого не было, нашли подходящее окно, из которого открывался хороший вид, влезли на подоконник и принялись разглядывать людей. Вокруг церкви пока еще стояли тонкой прослойкой верные царю люди, но они все прогибались и истончались под натиском толпы. Кровь пока не лилась, слава богу, но все могло перемениться в любой момент. К тому же, глядя на толпу, Софья могла различить не только всякую рвань и пьянь, но и…
– А там вроде и стрельцы есть? – Софья смотрела пристально.
– Да и одеты пришедшие не то чтобы бедно…
– Это плохо…
– Чем?
– Если это кто-то специально затеял. – Софья прикусила губу. – Отцу опасно выходить из церкви.
– Но он выйдет. И попадет к этим…
– Тут мы все равно ничего сделать не сможем.
Алексей выругался.
– Сонь, придумай что-нибудь! Ты умная!
Что она могла придумать?
– Лешка, тут ничего гениального не придумаешь. Мы пока еще бессильны. У нас здесь нет людей, нет ничего, нас даже никто не послушает… Что могли, мы сделали. Что еще?
– А если…
– Выйти к ним? – угадала Софья.
– Я – царевич.
– И что? В такой суматохе, Леша, удобно убивать. Или красть. Не говоря уж о том, что мы пока еще маленькие и грош цена нашим словам. Слушать нас не будут, зато за нами вылетит мать, и такое завертится – сто раз пожалеем о начатом…
– Черт!
Софья горько вздохнула.
– Лешка, мы сейчас можем только наблюдать и ждать. Если все пойдет по худшему сценарию и с отцом что-то случится, именно тебе брать все в свои руки. Мстить, править, наводить порядок…
– А если…
– А если по лучшему, то нам и делать ничего не придется. Отсюда все видно, посмотрим спектакль.
Про представления мальчишка знал. Устроился поудобнее, так, чтобы видно было и толпу, и церковь, где шла служба…
– Сонь, с чего это могло начаться?
– С того, Леша, что своих денег у нас нет. Чужие монеты закупаем и из них свою перечеканиваем. Не должно так быть…
– А что надо делать, чтобы…
– Свои рудники устраивать, монету такую чеканить, чтобы ее подделать сложно было, работать много…
Софья объясняла, а глаза ее не отрывались от толпы.
Специально это или спонтанно?
Кто спровоцировал? Зачем? Чего ждать дальше? Как отреагирует ее отец? Останется ли он жив? Вопросы роились взбесившимися пчелами, а ответов все не было и не было…
Оставалось только наблюдать.
* * *
Наконец служба закончилась. Двери храма открылись, и царь первым появился на пороге. Софья поневоле восхитилась Тишайшим. Простите, нужно немаленькое мужество и очень серьезный характер, чтобы выйти к ошалевшей толпе и встать на крыльце храма. Бояре-то описались…
Хотя – нет.
Афанасия Ордина-Нащокина Софья опознавала за версту. Стоит за царским плечом, гордо стоит, не прячется. Хотя ему что? Он сейчас ни к чему не причастен…
Слов Софья разобрать не могла, но видела, что отец что-то говорит, гордо выпрямившись. Видела, как к нему подходят несколько мужчин, выделившихся из толпы. Разговор длился и длился, девочка кусала губы, не обращая внимания на брата, который стискивал ее ладонь до боли…
Что же будет, что будет?
Но пока все было спокойно. Люди тихонько гудели, как высоковольтная линия, царь пытался увещевать, голос народа то повышался, то понижался, к боярам, кстати, почтения не проявляли.
Если царю поднесли что-то вроде петиции даже с поклонами, то боярам доставалось по полной программе. Хотя и не всем, а всех и не было…
Софье показалось, прошло не меньше суток, прежде чем толпа более-менее утихомирилась и двинулась в обратный путь. Это все?
Или будет продолжение?
Она бы поставила на второе. Народные гулянки так легко не заканчиваются. Или в этом времени иначе? Другой менталитет?
Она сама спровоцировала бы такое, чтобы убрать своих политических противников. Стрела из толпы или нож под ребро в суматохе – и нет вопросов. Но то – она. А тут?
* * *
Воин Афанасьевич пришпоривал коня, стремясь быстрее попасть в столицу. А в ушах стучало набатом одно и то же.
Анна.
Отец.
Отец.
Анна.
Они – там. А он ничего не может сделать. Ни вывести их оттуда, ни даже быть рядом с любимой женщиной. К отцу не прорваться, хотя ему и не должно что-то угрожать. В последнее время он резко сдал свои позиции при дворе Алексея Михайловича и принялся укреплять их при Алексее Алексеевиче. Так что на него руку поднять не должны – осознанно, а случайно?
А случайностей в жизни немало.
Что же до царевны…
Да, терем окружен стрельцами, да, народ туда не пошел, но сколько их?
Не больше тысячи вообще всех. А бунтовщиков тысяч пять. И ведь не простые люди, нет! Нескольких он узнал!
Шепелевский полк! Агея Шепелева Воин не любил – и было за что. Тварь худородная, но умная, этого не отнять. Можно сказать, мужчины были противоположностями. Шепелев, который лез из грязи в князи, не брезгуя ничем, прилеплялся то к одному, то к другому, собирал компромат по зернышку и строил из себя этакого вояку. И Воин, который в юности был слишком порывистым и нетерпеливым, да и рода древнего… схлестываться мужчинам не приходилось, но друг о друге они слышали.
