Поплакать вместе об утрате для государства, помолиться, попоститься – никто и слова дурного не скажет. Здесь Татьяна за всем присмотрит, она-то в курсе?
Нет, если и подозревает чего, то молчит.
Софья только хмыкнула. Еще бы не подозревать, когда Анна мыльню стала посещать пореже и в гордом одиночестве. А уж париться – и вовсе ни-ни, вредно же…
А что молчит – ну, тут тоже неплохо. Значит, умная женщина. Генетика, знаете ли.
С Феодосией?
Договоримся. И с Аввакумом. Обвенчать вас с Воином, герои! Тайно, но чтобы дитя незаконным не было!
Знают двое – знают все?
Так и пусть знают, главное, чтобы доказать не могли. Да и то… Аввакум – священнослужитель, ему молчать – чин велит. За блуд, конечно, епитимья, но это больше Воину отольется, он-то дитя не носит. Феодосия тоже промолчит. Кремень-баба. Ну а про Софью и вовсе поминать нечего. Она только рада и вообще – дай вам бог!
Рыдала Анна по итогам разговора долго и обильно, но все-таки другой хорошей идеи не было – и она отправилась к Аввакуму на исповедь.
Протопоп такой новости не обрадовался, но желание Анны все скрыть понял и поддержал. Узнай сейчас царь – головы полетят, да и его в том числе. А протопоп к ней как-то привык. Притерпелся. Опять же, и дело его загубят, так что молчать – и молчать! С чадом что делать?
Воин его себе заберет, кормилицу найдет, воспитывать будет. Скажет – нашел, усыновит. А там – кто его знает, что дальше будет. Зато и род не прервется…
Это Аввакум одобрил и с Феодосией сам пообещал поговорить. Хотя Анну песочил достаточно мягко, а вот Воину досталось по полной программе. Софья, конечно, не подслушала, хоть и жаль, но, по данным разведки, мужчина долго ходил по школе с красными ушами и виноватыми глазами. И правильно!
Думать надо, а не только любить! И о последствиях любви – в том числе.
Потом Аввакум вызвал на беседу и саму Софью но тут уже коса нашла на камень. Софья понимала, что плохого мужчина не желает, что он неглуп, но и решила чуть показать зубки. Она – не абы кто, она – царевна, а здесь это не строчка в паспорте. Тоже мне, Иван Васильевич с его «Очень приятно, царь…». Здесь это приходится каждым жестом подтверждать, каждым словом. И если бы Софья в свое время не командовала и не привыкла держать язык за зубами – ох и плохо бы ей пришлось.
Впрочем, беседа с протопопом началась вполне спокойно. С чая и доброй улыбки.
Погода, здоровье, природа, леденцы – зубы протопоп заговаривать умел не хуже, чем матерущий дипломат. Но и Софья была не лыком шита. Светскую беседу она поддерживала, а вот стоило ему ненавязчиво перейти к допросу…
– Умница ты, Сонюшка. Никто, почитай, и не заметил, а вот ты, девчушка глазастая…
Софья промолчала. Хвалят – и пусть хвалят. А за что? Жираф большой, ему видней…
– Ждешь братика или сестренку-то?
– Жду, отче, – вполне живо ответила Софья. – Матушка, говорят, опять в тягости, молиться за нее буду… Пусть батюшку сыном порадует…
– А про тетушку не помолишься?
– Я и так что ни день молюсь о своих родных и близких, – удивилась Соня. Шишку вам с елки, а не информацию!
Аввакум, не будь дурак, понял, что так они долго будут ходить вокруг да около, и попробовал прощупать почву сам.
– И за тетушку Анну?
– Разумеется! Как же иначе можно!
– А за ребеночка?
Софья округлила глаза по пятаку.
– Какого ребеночка, отче?
Аввакум погрозил девочке пальцем.
– Нехорошо это – лгать священнику…
– О чем, отче?
Софья решила валять дурака до последнего, пусть сам выскажется. Так проще будет. Аввакум и не подвел. Прищурился на малявку, встретил такой же спокойный взгляд темных глаз, дружелюбную улыбку – и даже слегка растерялся. Взрослые люди под его взором немели да метались, а тут – мелочь, от земли не видно! Форма настолько не соответствовала содержанию, что даже страшновато стало.
– А хоть бы и про тетку свою.
– А в чем я лгу, отче? Сие мне неведомо…
– Ты ведь знаешь, что непраздна она…
Софья пожала плечами.
– Я, отче, ничего не знаю и знать не желаю. Не мое это дело…
– Хорошо, царевна, что ты так думаешь, ибо от пустословия может быть тут беда великая. Сама ли ты додумалась или надоумил кто?
Софья пожала плечами.
– У брата учусь, отче. Все благодаря Алешеньке, если б не он – глупой бы выросла.
– Не-ет… ты бы, царевна, точно глупой не была.
Аввакум смотрел пристально. Софья – невинными детскими глазенками. Ну да, соплюшка, пятый год на носу – и такие заявления?
Софья молчала. Взяла чашку, отпила чаю, думая, что сыворотку правды еще долго не изобретут – и слава богу. Да и наркота… знает она, как хорошо действуют иные препараты. Все расскажешь, вплоть до цвета пеленок. Чего не помнишь – и то выдашь.
– Царевна, тетка твоя сказала мне, что ты ей идею подала…
Софья вздохнула, но тут уж отпираться было глупо.
– Я, отче.
– Сама придумала?
– Лейла сказку рассказала. У них же, на Востоке, часто такое бывало…
– Сказку, говоришь?
Софья закивала с самым серьезным видом. Аввакум понимал, что она понимала, что он понимал – и так до бесконечности. Софья признаваться не собиралась, мужчина ее расколоть не мог – патовая ситуация. То есть Аввакум мог бы, но пытать царевен как-то не принято, да и времени у него столько нет, и реакция у девчонки непредсказуема. Так что – покамест все остаются при своих. Разговор окончился на вполне мирной ноте.
А через два дня Анна зашла к девочке в комнату, присела рядом на кровать.
– Спишь, Софьюшка?
– Нет… случилось что?
– Вот так вот, не Романова я теперь…
– Тетушка, как же я за тебя рада! ОН доволен?
Кивок головой. И совершенно ошалелые от счастья глаза. Ладно, будем надеяться, она к утру успокоится, а то с таким лицом и стукачей не надо. Хотя где уж без этих тварей?
Надо бы проконтролировать и убедиться, что им ничего не известно. А не то…
Софья понимала, случись что – она спокойно приговорит человека к смерти. И рука у нее не дрогнет. Чай, не младенцев безвинных убивать надо – сволочей, которые отлично знают, на что идут.
А значит, и не жаль. Но проверить ей это довелось куда как раньше…
* * *
Малашка довольно потерла руки.
За такое дело Милославский ей небось бешеных денег отвалит! Такие новости!
Царевна Анна непраздна! Да от кого! От Ордина-Нащокина!
