— Нет, пожалуйста, я туда не поеду! Лучше оставь меня папе, и езжай к своему Олегу сама, и разговаривай там с ним хоть на десяти языках, и воспитывай его мальчиков, раз они так тебе нравятся!
— Хорошо, — холодно и спокойно ответила мама. Странно, что от ее ледяного дыхания не замерз кофе. — Скажи, пожалуйста, Наташе, чтобы вызвала «скорую». Уже невозможно терпеть.
— Теть Наташ, «скорую»! — крикнула я в коридор. Оттуда донеслось «Да-да, звоню!».
Захотелось убежать на улицу и промокнуть до нитки. Может, дождь остудит кипящую внутри обиду. Но слабая надежда заставила меня оглянуться: сейчас мама поймет, что неправа, и сама себе удивится! «Какой Олег?! От этой мигрени совершенно перестаешь соображать! Иди набери папу, куда это он подевался? И вещей его нигде нет! Какое странное утро — все наперекосяк!». Ну, давай же, мам!
Мама обратила ко мне уставшее, болезненное лицо, но все-таки нашла в себе силы, чтобы изобразить вселенское разочарование. «Я и представить не могла, что ты такая ужасная, неблагодарная, избалованная и упрямая девчонка! Не то, что прекрасные сыновья Олега!» — вот что она, наверное, подумала.
Это несправедливо, что я должна жертвовать всем ради ее счастья! Ей все равно, чего хочу я, она просто помешалась на этом Олеге. Хотя нет, не так — она видно считает, что делает абсолютно все, чтобы мне было хорошо.
— Получается, я никогда не увижусь с папой, — подытожила я. — И с Юлей. Пойду в новую школу, где никто не захочет со мной общаться, дети Олега будут меня унижать, а ты им даже ничего не сможешь сказать, потому что они дети самого Олега! И я буду там как бедная падчерица целый день полы мести и тарелки за ними убирать!
Мама закрыла глаза с немым требованием, чтобы я оставила ее в покое.
— Нет, ну а как? — напирала я, вскочив со стула. — Я что, не имею права спросить? А если мне там не понравится? То есть, конечно, мне там не понравится. Что тогда? Ты запрешь меня в комнате? Или я должна делать вид, что я их всех просто обожаю? Может, мне еще Олега папой называть? Ты-то, наверное, спишь и видишь, как я сразу в аэропорту побегу с ними обниматься и притворяться, что они мои родственники!
— Я рассчитываю, что ты хотя бы не будешь им хамить, — взъелась мама. — Проявишь хоть какое-то элементарное воспитание. Правда, судя по всему, на это надеяться не стоит. И раз уж ты думаешь только о себе, то в Москве у тебя намного больше перспектив — хорошие вузы, правильные знакомства. Олег там все знает, все тебе покажет, и на него можно положиться. Я даже не ожидала, что ты станешь поносить людей, которые к тебе со всей душой!
— А, то есть папа только и делает, что желает мне зла! Целый день сидит и гадает, как бы превратить мою жизнь в ад! Но знаешь что? Это ты все портишь! Ты со своим Олегом! Почему ты просто не можешь сама туда уехать, и не тащить меня за собой?
Я все кричала и кричала. Иногда мама просила меня остановиться, успокоиться и вообще взять себя в руки. Твердила, что я не знаю, о чем говорю. Но я ее не слушала. И она не желала услышать меня. Во рту пересохло, в горле першило, а я продолжала орать.
Я замолчала лишь когда в дверь настойчиво позвонили несколько раз, и Наташа пронеслась мимо кухни со словами: «Евгения Пална, это «скорая»!». Должно быть, Наташа ужасно обрадовалась, что мы, наконец, прекратим ругаться. Она-то думала, что нанимается в приличную семью.
Трагический, даже траурный вид, который мгновенно приняла мама, сразу навел врачей на мысль, что ее следует немедленно госпитализировать.
— Нет, нет, это просто мигрень, — героически возразила мама и добавила доверительно: — Меня сегодня дочь очень сильно расстроила.
— Ну что же ты! Нельзя так маму доводить! — высказался медбрат, наполняя шприц лекарством. Как будто его кто-то спрашивал.
— Трудный возраст, гормоны, — поддакнул врач. — Давайте перейдем туда, где вы сможете лечь.
— Простите, — неизвестно за что извинилась я перед ними. То ли за свой возраст, то ли за то, что якобы довела маму до мигрени. — Мам, я тогда на улицу…
Я уговаривала себя не плакать, и до боли терла глаза. Мне вспомнилась Карана, индейская девочка из книги «Остров голубых дельфинов». Бабушка читала мне ее в детстве, и я не переставала удивляться, что за восемнадцать лет, проведенных в одиночестве на скалистом острове, Карана не проронила ни единой слезинки. Даже когда вокруг ее хижины бродили голодные дикие собаки, даже когда она сражалась с огромным спрутом — она не плакала, а находила в себе мужество бороться дальше и верить в лучшее. Я должна хотя бы попытаться быть на нее похожей!
Я сидела на просоленном морем бревне и представляла, что это обломок мачты. На нем я добралась до необитаемого острова после того, как мой корабль пошел ко дну. Вот закончится дождь, и я стану ловить рыбу выструганным из бамбука копьем. И заведу воображаемого друга. Надеюсь, к вечеру прибой принесет какие-нибудь ценные вещи с корабля — например, бумагу, чтобы я могла вести дневник и отправлять послания в законопаченных кокосовых орехах. Или кусок парусины, чтобы не пришлось ходить в юбке из колючих пальмовых листьев.
А вот и аборигены под зонтиком идут знакомиться.
— Здравствуй, — сказал один из них и вместо того, чтобы отправиться дальше по своим делам, задержался возле моего бревна.
Второй абориген громко гавкнул и принялся бесцеремонно обнюхивать мне ноги. Первый абориген поинтересовался:
— Не простудишься? Оставить тебе зонтик? Потом занесешь.
— Нет, спасибо. Я специально мокну. Мне очень жарко.
Он недоверчиво кивнул и развернулся, чтобы уходить, но отчего-то передумал:
— А как тебя зовут?
— А что такое? — насторожилась я.
— Да нет, ничего, — улыбнулся абориген и застенчиво провел рукой по лысине ото лба до затылка. — Просто часто тебя тут встречаю, а как зовут — не знаю. Я вот Максим Николаевич.
Я представилась и кивнула на второго:
— А это кто?
— А это Робот.
— Правда? — я в изумлении уставилась на золотистого лабрадора, пытаясь вычислить, где же у него спрятаны провода и всякие хитрые механизмы.
На робота он, конечно, не тянет. Обычный веселый лабрадор с умными глазами и высунутым языком, который только и ждет, как бы облизать тебе щеки и нос.
— Ну, практически, — заверил меня хозяин. — Робот — это просто кличка. А вот то, что он заметно умнее других собак и даже многих людей — чистая правда. Он-то и подсказал мне, что у мокрой девочки на бревне какие-то неприятности, и мы обязательно должны ей помочь.
В подтверждение слов Максима Николаевича Робот залаял, да так убедительно, словно ему и в самом деле не терпелось узнать все о «мокрой девочке на бревне» и ее неведомом горе.
— Робот спрашивает, что тебя так опечалило, — перевел Максим Николаевич, и я невольно рассмеялась его потрясающему владению собачьей речью.
