– Как тут добрее будет?
В это время со стороны остальных «гостей» послышалась команда, отчего воины встали в шеренгу, доставая мечи, закрывая кареты, а сбоку ещё десять воинов готовили луки.
– Это чего это вы удумали? – нахмурился я.
Тут последовала новая команда, и зазвучали тетивы луков, спуская стрелы. Перерубив на лету все стрелы, что были направлены в меня, я зло прорычал:
– Сами напросились, я вас не трогал!
Лучники были очень опытные, этого не отнять. Трое стреляли в меня, а остальные рядом, чтобы, если я перекатом ушёл бы в сторону, хоть одна стрела да достала бы меня и лишила подвижности, если не убила, конечно. Но я три прямых стрелы срубил на лету, остальные проигнорировал и, ускоряясь до бега, направился к шеренге воинов. Тут всего сто метров, моментом доберусь. Лучники перешли на беглую стрельбу и уже не заморачивались, целились только в меня, но ни одна стрела, перехваченная в полёте моими очень больно жалящими клинками сабель, так и не достигла меня, а вот воины в шеренге ничего противопоставить мне не смогли. Если бы у них были щиты и копья, то… секунд на пять задержали бы, пока я прорубал проход, а так я достал двух воинов и, прорвавшись в образовавшуюся брешь, стал банально всех резать. Каждый удар был смертелен, и буквально через семнадцать секунд шеренга из тридцати воинов перестала существовать, а я рванул к дрогнувшим лучникам, срубив на бегу офицера, который пытался меня перехватить. У меня получилось, у него нет, я побежал дальше, а он распался на две половинки.
Я срубил трёх лучников, что успели достать мечи, использовав метательные ножи, чтобы они догнали улепётывающих воинов, ни один не убежал. После этого развернулся и направился к толпе из дворян и челяди, с ужасом смотревших на меня. Их я тоже собирался порубить. И порубил бы без сомнения, но всех спасла девочка лет одиннадцати в дворянском платье. Она вышла из испуганно отшатнувшейся толпы и упала передо мной на колени, на вытянутых руках протянув шкатулку, набитую золотом и украшениями. Замерев, я обвёл злым взглядом всех, кто стоял рядом, достал платок, медленно вытер лезвия сабель, с которых капала кровь, и убрал их в ножны. Девочка, как сидела, опустив голову и показывая тонкую шейку, где билась вена, так и сидела. Взяв из её рук шкатулку, я, ещё раз осмотрев с заметным облегчением вздохнувших выживших пока гостей, стал перебирать всё, что находилось в шкатулке. Снова по толпе челяди и дворян пронёсся вздох ужаса, когда золотые монеты из шкатулки посыпались на траву, значит, плата не принята. Этого я и добивался, пусть боятся. Оставив в шкатулке только драгоценности, я достал один из неиспользованных метательных ножей, отчего три дамы грохнулись в обморок, чуть позже за ними последовал один из мужчин, а я стал выковыривать драгоценности. Всё брал, и мелкие, и крупные, бросая ненужную оправу на землю. Теперь на ладони у меня лежало восемь камней, совсем уж мелочь я не брал. Показав толпе на них, указал на лагерь и жестами продемонстрировал, что плата мала. Пришлось некоторым женщинам снимать украшения, из которых я варварски выковырял камни, возвращая оправы. Одна заплакала от таких действий. Сами виноваты. Изучив лежавшие в ладони два десятка камней, я кивнул и махнул рукой, чтобы они проваливали: плата принята, жизнь свою они выкупили.
Вернувшись к лагерю, я стал восстанавливать его. Это заняло у меня две минуты: поднял шест, натянул полог навеса и сбегал к озеру, снова наполнив котелок и подвесив его над костром. Да ещё поленьев добавил, а то те, что были, уже в угли превратились. Присел на корточки у костра, достал из сумки переносной холодильник и, открыв его, осмотрел куски мяса, которое там лежали. Выбрал свиные рёбрышки и мозговую кость. То мясо, что едва начало вариться, подбирать с земли я побрезговал, свежее использовал. Ну а потом, когда закипела вода, на поверхности которой появились пятна жира, начал резать и закидывать в котелок овощи.
Снова помешивая отмытой от земли длинной лопатко-плошкой готовившийся борщ, я поглядывал на пришлых. К моему удивлению, они спустились в низину на противоположную сторону озера и начали разбивать там лагерь, а десяток мужчин из возниц и челяди стали заниматься воинами. Хоронить. Раненых не было, я не допустил такого. Заметив пожилого старичка в довольно приличной одежде, который выговаривал что-то двум девчушкам-дворянкам, я прищурился, пристально его рассматривая, и ахнул:
– Учитель! Так это же то, что доктор мне прописал!
Оставив борщ доходить до кондиции, я посмотрел на почти скрытое облаками солнце, покосился на землекопов, рывших общую могилу. Те замерли и несколько испуганно стали смотреть, как я, обходя озеро, направляюсь к их лагерю. Там тоже напряглись, но разбегаться не спешили, плата была мной принята. В королевстве это священно.
Подойдя к старичку, я показал на его голову и продемонстрировал большую золотую монету из своих запасов:
– Старик, мне нужно то, что у тебя в голове, язык и письменность. За это получишь эту золотую монетку. Ты понял меня? – раздельно, будто разговаривал с маленьким ребёнком, сказал я.
Тот не понимал. Даже когда я перешёл на жесты, всё равно с непониманием смотрел на меня. Пришлось действовать силой. Сунул ему в руки монету, типа за знания заплатил, взял за шкирку и повёл в свой лагерь. Мне никто не мешал, только смотрели со стороны очень настороженно. Я набросил на старика плетение паралича, замаскированное естественно. Уложил на землю рядом с костром, кстати, помешал борщ ещё раз, он был почти готов, и надел на голову учителя собранную конструкцию по скачиванию памяти. Пять минут – и готово.
Сняв с огня котелок, пусть в стороне доходит, повесил чайник и занялся знаниями. Перекинул в амулет всё, что нужно, то есть язык и знания грамматики с письменностью, коснулся своего лба и улёгся рядом со стариком. Я не боялся, что пришлые зайдут в лагерь, они меня слишком боялись.
Так и оказалось: когда я очнулся, минут через десять, всё было как прежде, разве что заметно стемнело, и лишь оранжевая полоса светлела на горизонте, где ещё виднелся краешек солнца. Встав, я осмотрелся и, подойдя к костру, сняв кипевший чайник, бросил в него два пакетика чая с бергамотом.
Коснувшись лба старика амулетом, я снял с него паралич. Оборудование снятия памяти я уже разобрал и убрал в пространственную сумку, поэтому, наблюдая, как тот зашевелился, спросил на местном языке:
– Ужинать будете? Хотелось бы пообщаться. Заодно поедим.
– Вы же не говорили, а сейчас почти чисто разговариваете, только акцент небольшой, – приняв сидячее положение, сказал старик.
– Я у вас память скачал и себе внедрил. Не всю, только знания языка и письменности. Остальное мне без надобности.
– Вы проклятый? – спокойно спросил старик. Испуганным он не выглядел, так, слегка заинтересовался ответом.
– У нас говорят: маг или одарённый, – готовя стол, то есть расстилая скатерть на траве, ответил я. – Местные прозвища меня не интересуют, хотя и не обижают.
– Вот как… – задумался тот на миг, наблюдая, как в две эмалированные миски с рисунками я наливаю борщ, в третью – сметану, воткнув в неё ложку. – Разрешите представиться: учитель общих знаний Агустен Лолин. Два года я являюсь учителем детей графа де Сперо.
