– Вы, разумеется, имели право на получение такой новости непосредственно. Нам сообщили вчера, поздно вечером. Я не уверена, что в ином случае я не отправилась бы к вам сама. Но вы направляетесь, – спросила она, – ко мне?
Деншер помедлил минутку – еще подумать, да и окошко кареты было вполне на виду. Ее звучное «ко мне», донесшееся до него сквозь теплую сырость, возымело эффект удара кулаком в грудь. Вы «укрощены», тетушка Мод?! Она и вправду была укрощена, и от меры ее укрощенности у него в этот момент странно перехватило дыхание. Его взгляду оттуда, где они стояли, было доступно отверстие, в котором могло показаться лицо сидевшего в карете, и он заметил, что его собеседница, со своей стороны, поняла вопрос, крывшийся в его взгляде, тем более что он его незамедлительно произнес вслух:
– А вы будете одна?
Его слова прозвучали как безотчетное, непосредственное отражение его состояния – образа, ярко в ней расцветшего, но это было почти лицемерием. Они прозвучали так, будто ему хотелось прийти и излить ей душу, тогда как он вовсе этого не желал. Нужда в излияниях неожиданно – с предыдущей ночи – иссякла в нем, и никогда прежде он не сознавал в себе столь глубокой сдержанности.
А миссис Лоудер тем временем отвечала ему щедро, великодушно:
– Абсолютно одна. Иначе я и представить себе не могла бы. Столько чувств, дорогой друг, слишком много всего! – То, что не сумели высказать ее уста, выразила ее рука, в следующий миг утешающе сжавшая его руку. – Дорогой друг, дорогой друг! – Она была глубочайшим образом «с ним» и стремилась помочь еще больше, что заставило ее тут же продолжить: – А может быть, вы сегодня вечером, ради скорбного – а как же сейчас иначе! – Рождества, пообедаете со мной tête-à-tête?
Это облегчало ситуацию, откладывая разговор с нею – и в этом была вся разница – на несколько часов; однако тут крылась для него какая-то загадка. Тем не менее это нисколько не ослабило для него необходимости проявить осторожность.
– Вы не против, если я отвечу вам не сразу?
– Ни в коей мере – оставим вопрос открытым: будет так, как подскажет вам ваше чувство, и вам даже не нужно ничего мне сообщать. Добавлю только, что сегодня – именно в такой день! – я в ином случае буду сидеть дома в одиночестве.
Теперь он, по крайней мере, мог спросить:
– Без мисс Крой?
– Без мисс Крой. Мисс Крой, – пояснила миссис Лоудер, – проводит Рождество в лоне более родственной семьи.
Она не успела еще закончить фразу, как Деншер испугался того, что может выказать его лицо.
– Вы хотите сказать, что она вас покинула?
Лицо тетушки Мод, надо сказать, откликнулось на вопрос миной, в которой он увидел отражение событий. В тот же момент это дало ему уверенность, какой он не чувствовал никогда прежде, что, с тех пор как он узнал этих двух женщин, ни одна из них не признавалась и не упоминала о напряженности или о более серьезном кризисе, какой мог существовать в их отношениях: как раз это и служило доказательством несравненного умения Кейт управлять своим суденышком. Положение дел, отразившееся на лице миссис Лоудер, высветило, по контрасту, поверхностный характер их согласия, что впоследствии, когда Деншеру хватило времени поразмыслить над этим, снова представило его взору искусство, особый дар любимой девушки, им в ней увиденный, так близко ему знакомый и определяемый им как ее «талант жить». Мир за протекшие день или два, с тех пор как они виделись в последний раз, был явно нарушен; разногласия, крывшиеся в самой глубине, оставались там благодаря столь же глубокой дипломатичности Кейт, но теперь выплыли на поверхность из-за необычайного потрясения, с которым, как чувствовал вдобавок ко всему наш молодой человек, было как-то связано присутствие лорда Марка, удивительное в такой час и в такое время года. Упомянутый талант жить, как Деншеру тут же пришло в голову, по-видимому, равным образом проявился и в теперешнем разрыве или в том, что там еще могло произойти: тетушка Мод пережила, насколько он мог судить, нервное напряжение, а не удар. Однако наша милая дама шла в ногу с его поспешными размышлениями:
– Она отправилась вчера утром – и притом без моего одобрения, в чем я не боюсь вам признаться, – к ее сестре, миссис Кондрип, если вы знаете, о ком я говорю, которая живет где-то в Челси. Моя другая племянница и ее дела – подумать только, что в такой день приходится говорить об этом! – наше вечное беспокойство; так что Кейт в результате – ну, скажем, некоторых событий! – просто туда вызвали. Мое-то представление таково, что в результате таких событий она – в ее теперешней ситуации – вообще ничего или почти ничего делать не должна!
– И Кейт с вами не согласилась?
– И Кейт со мной не согласилась. А когда Кейт с тобой не соглашается…!
– Ох, могу себе представить!
Он достиг уже такой точки на шкале лицемерия, что вполне мог спросить себя, какое значение имеет теперь чуть больше лицемерия или чуть меньше? Кроме того, его намерение – решение, им принятое, – требовало, чтобы он знал. Шаг, совершенный Кейт, если об этом ничего не узнать, мог лишить его самообладания, а страх Деншера перед такой возможностью к этому времени стал прямо-таки суеверным.
– Надеюсь, вы не имеете в виду никаких катастрофических событий?
– Нет, они всего лишь отвратительны и вульгарны.
– Ох! – произнес Мертон Деншер.
Рана миссис Лоудер, все еще вполне очевидная, нашла в ее излияниях Деншеру целебный для себя бальзам.
– К их великому несчастью, у них – как вам, вероятно, известно – ужасно отвратительный отец.
– Ох! – снова произнес Деншер.
– Он такой никудышный, что даже имя его называть не стоит, но он неожиданно заявился к Мэриан, и та завопила о помощи.
Это сильно озадачило Деншера, и его любопытство на миг заключило компромисс с его благоразумием.
– Заявился к Мэриан? За деньгами?
– О, за ними, разумеется, как обычно. Но в это благословенное время года еще и ради убежища, чтобы где-то укрыться, ради безопасности, бог знает ради чего еще! Он там, эта скотина. И Кейт там, с ними. И вот это, – завершила миссис Лоудер, спускаясь по ступеням, – и есть ее Рождество.
Она снова задержалась, стоя у подножья лестницы, пока Деншер придумывал ответ.
– Пожалуй, ваше в конечном счете несколько лучше.
– По крайней мере, оно благопристойнее. – Ее рука снова сжала его руку. – Но что же это я рассказываю вам о наших бедах?! Приходите, если сможете.
Он слабо улыбнулся:
– Спасибо. Если смогу.
– А теперь, я полагаю, вы направитесь в храм?
Она задала этот вопрос с самым добрым намерением, как бы желая наметить для него путь – в духе ее обычной поддержки, – несколько более соответствующий его целям, чем то, что она ему предлагала. Он воспринял это как завершение обоюдных попыток выразить свое потрясение, так что, по всей видимости, нашел ее намек вполне своевременным.
