Именно в эту минуту она и увидела, как окончательно разлетелся вдребезги ее главнейший вопрос, увидела, что все, с чем ей сейчас приходится справляться, – это чувство, что она здесь, с Деншером вместе. И ничто не омрачило этого чувства в том, что она вскоре тоже увидела: как бы Деншер сегодня ни начал, сейчас он поступал по собственному особому желанию, определившемуся благодаря то ли новым фактам, то ли новым фантазиям, быть таким, как все остальные, то есть просто и откровенно «добрым» к ней. Он уже подхватил эту манеру – уже ступил в ту же колею, что все остальные; и если его настроение и в самом деле улучшилось, значит он, вероятно, почувствовал, что неожиданно обрел средство преодолеть всяческую неловкость. И не важно, что он делал или чего не делал, Милли понимала: он все равно будет ей нравиться – альтернативы этому не существовало; однако сердце ее все же немного сжималось при мысли о том, насколько его мнение о ней обречено совпасть – и она глубоко вздохнула по этому поводу – с общим мнением. Она могла бы мечтать о том, чтобы он не принял общего мнения, чтобы у него возникло какое-то, одно или другое, если придется, совсем не похожее на мнение вообще, но только его собственное; однако Деншер мог принять то, что доставит меньше всего хлопот, а общее мнение в конечном счете не станет препятствием для ее встреч с ним. Главным недостатком общего мнения – если ей позволено столь неблагодарно предаваться критике – был тот, что своей доброй универсальностью оно довольно прозаически превращало отношения в нечто само собою разумеющееся. Оно опережало и подменяло – столь же по-доброму – работу истинных привязанностей. Именно это, несомненно, заметнее всего давало Милли власть удерживать Деншера при себе – это и ее пристальное, сияющее внимание к его приятнейшему рассказу о пейзажах Скалистых гор. На самом-то деле она измеряла то, насколько успешно ей удается задержать собеседника, способностью Кейт с успехом «выдерживать» Сюзан. Если только это в ее силах, мистер Деншер ни за что не сдастся первым. Во всяком случае, такова была одна из форм внутренней напряженности нашей девушки; однако и за этим тайным резоном крылся еще более тонкий мотив. То, что она оставила дома, уезжая в широкий мир, чтобы «дать себе шанс», было все еще с нею, стало более острым и действенным здесь. То, что раньше было первостепенным в ее мыслях, а потом оказалось насильно загнано вглубь, – эта величина снова активно включилась в действие. Как только их друзья уйдут, Сюзи взорвется, и поводом для взрыва будет не появление мистера Деншера собственной персоной – хотя она не один раз проявляла интерес к этому джентльмену. Во время ланча Милли обнаружила в глазах Сюзи лихорадочный блеск, подсказавший ей, что именно переполняло душу ее компаньонки. Сейчас Сюзи не интересовала персона мистера Деншера. Мистер Деншер возник перед нею лишь затем, чтобы занять должное место в ее воображении, но воображение ее оказалось уже заполнено. Этой персоне, насколько дело касалось Сюзи, не удалось для нее персонифицироваться, и ее юная приятельница заметила неудачу. Это могло лишь означать, что Сюзан до краев заполнена сэром Люком Стреттом и тем, что она от него получила. Что же такое она от него получила? Теперь снова на первый план выходило, что Милли хорошо было бы это узнать, хотя искомое знание, в сверкании глаз Сюзан, выглядело далеко не легким. По всему по этому юная хозяйка Деншера оказалась отделенной от такого знания слишком тонкой перегородкой и старалась как можно дольше задержаться в Скалистых горах.
Том II
Книга шестая
I
– Ну и задержалась же ты там, Кейт, скажу я тебе! – тотчас педантично отметил Мертон Деншер, имея в виду их приключение, когда они наконец из этого приключения выбрались.
Кейт, со своей стороны, столь же незамедлительно дала ему понять, что такое замечание она может простить ему только потому, что он – мужчина. Ей пришлось признать, что, при всем ее разочаровании, его замечание было, несомненно, самым полезным из всех, какие он мог сделать в этом качестве. Само по себе приключение было для них обоих ужасно неприятным: выйдя на улицу, они взглянули друг на друга как люди, только что вместе обогнувшие опасный угол, и от этого между ними сейчас было достаточно единодушия, чтобы пролить свет на все подозрительные для ее партнера неясности ее поведения. Но сколько же света требуется этим мужчинам! Кейт могла бы в тот момент быть очень красноречивой по этому поводу. Тем не менее более всего поразило Деншера то, что, приглядевшись внимательнее, он увидел, что яснее всего в ней ощущается понимание, что, воссоединившись наконец после его отсутствия и пробыв все утро вместе, они должны без проволочек взяться за решение вопроса об устройстве своего ближайшего будущего. Разумеется, это потребует особого подхода, им придется справляться – справляться, хитря и изворачиваясь, – с препятствиями и трудностями, и это было самое важное из всего, что ждало его по возвращении: важнее этого было лишь с новой силой укрепившееся сознание, что они нужны друг другу. Их нужда друг в друге потребовала всего двадцать минут – всего полдня тому назад, – чтобы окончательно определиться, и эти минуты вполне оправдались очаровательной демонстрацией упомянутой нужды. Деншер прибыл на Юстон в пять часов, отправив Кейт телеграмму из Ливерпуля сразу, как только сошел на берег, и она тотчас решила встретить его на вокзале, какие бы толки ни вызвал такой ее поступок. Когда, сойдя с поезда, он похвалил ее за храбрость, она вполне честно ответила, что такие решения принимаются «одним махом», без размышлений. Сегодня ее не заботит, кто может ее увидеть, и ее радость все на свете искупает. А вот завтра, неизбежно, у нее найдется время подумать и, столь же неизбежно, она превратится в более низменное существо – существо, преисполненное тревог и предосторожностей. Тем не менее Кейт назначила их следующую встречу на завтрашнее утро, помня о своем обязательстве показаться на Ланкастер-Гейт в шесть часов. Внутренне проклиная условности, она привела свои резоны: к чаю – гости, как всегда, и обещание тетушке Мод; но она тут же проявила великодушие и предложила Национальную галерею с утра, высказав идею, вроде бы созревшую в ожидании поезда. Там их тоже могут увидеть, но ведь их никто не будет знать; точно так же, между прочим, как теперь, в буфетной вокзала, куда они зашли, их наверняка заметят, но даже в худшем случае люди, им незнакомые. Они «съедят что-нибудь» в буфетной ради удобства побыть там. Так им снова пришлось почувствовать, что у них нет удобного места для встреч.
Ступив на английскую землю, Деншер обнаружил, что его обуревают самые разнообразные чувства, с которыми он вовсе не готов был столкнуться: он не мог без печали отнестись теперь к этой проблеме, оказавшейся одной из самых значительных. Позднее он осознал, что есть вопросы, от которых он в своем нетерпении отмахивался, и он стал испытывать угрызения совести оттого, что, из-за недостаточной подготовки и недостатка уверенности в себе, ему некуда «отвести» свою возлюбленную. Поэтому в Юстоне он отвел ее – притом по собственному предложению Кейт – в такое место, где посетители брали себе пиво и булочки, а они заказали чай и сели за маленький столик в углу, что, за неимением лучшего, было вполне удачно, так как им удалось затеряться в толпе; но ведь это могло послужить лишь временной мерой. Вероятно, было бы так же удачно, если бы Кейт просто проехала вместе с Деншером до дверей его съемной квартиры – это единственное ухищрение, на какое оказалась способна его изобретательность. Сказать по правде, эта изобретательность тут же дала сбой из-за ясного предвидения, что, оказавшись у его дверей, они сразу должны будут отступить. Кейт придется там и остановиться – она не сможет войти с ним в дом – ей просто нельзя будет это сделать, а он не может – не должен – ее к себе приглашать: он ведь понимает, что не может на это решиться – даже при их столь продвинувшихся отношениях, – не выказав недостатка к ней уважения; все это опять-таки было совершенно ясно, если не думать о том, что от этого можно сойти с ума.
