– Все это вздор, вздор! Это не может быть помехой в карьере. Посмотри на мир. Войны, революции, бесчисленные трагедии. Это занимает людей. Люди хотят спастись, выжить. Другие, как перед концом света, пускаются в безумства. Покупают яхты, дворцы, шампанское за сто тысяч долларов. И все это пропадет, канет. И никому до нас с тобой нет дела. Я люблю тебя. Это самая высшая для меня драгоценность!
– Нет, а твоя жена? А твой сын? Твоя семья? Я не стану красть тебя из семьи. Не смогу быть счастливой, если другая женщина будет несчастна. Да и ты не сможешь! Она больна, и ты не можешь ее оставить. Ты никогда себе этого не простишь.
– О, боже, какое несчастье!
– Мой милый, мой любимый, я так тебе благодарна. Я испытала такое высокое чувство. Столько всего прекрасного. И как мы встретились на балу, и ты к удивлению всех пригласил меня танцевать, и надо мной закружились хрустальные люстры, как ослепительные солнца. И наш первый ужин на веранде, над прудом, в котором плавали два лебедя, и ты бросал им хлеб, и они приподнимали свои белые крылья. И та восхитительная ночь, когда мы лежали, и в открытое окно смотрели звезды, разноцветные, мерцающие, и мы видели, как одни исчезают, а другие загораются, и ты сказал, что это небесные часы. И наше последнее свидание, этот дивный ливень, когда береза была сплошным водопадом, и ты кинулся в дождь и принес мне красную розу, полную воды. Она и теперь стоит у меня в вазе, и, когда она завянет, я ее засушу, и она будет со мной всю жизнь.
– Останься, умоляю тебя! – Он смотрел, как трепещут тени на розовой дорожке, как стремятся ему что-то сказать, те единственные слова, которые ее остановят, не позволят разрушить чудо.
Он старался разгадать этот вещий язык листвы, ветра, солнечных вспышек, среди которых мелькнула молчаливая птица и канула. Не мог разгадать. Беспомощно повторял:
– Я люблю тебя!
– Ну что ж, мой милый, не суждено было сбыться моей мечте. О нашей семье, о наших детях, о нашем счастье. Прощай.
Она притянула к себе его голову и поцеловала, уже отчужденно, едва коснувшись губами. Повернулась и пошла.
– Постой! – Он кинулся вслед. – Остановись!
Она прибавила шаг. Он не отставал от нее. Она побежала. И он бежал следом, не умея догнать. Так они бежали по аллее, среди старых лип, которые видели на своем веку множество свиданий и расставаний и теперь осыпали их ворохами монет.
Добежали до конца аллеи, где стояла ее машина. Она оттолкнула его, села и укатила. Он смотрел вдаль, где она исчезла. Там была синева далеких дубрав, тени облаков и что-то неразличимо мерцало.
Глава 11
Лев Яковлевич Головинский пребывал в одном из своих кабинетов, на этот раз в том, что находился в Спасской башне. Внизу размещался роскошный ресторан русской кухни, подавалась тройная уха, печеное медвежье мясо, тетерева с брусникой, добытые в окрестных борах. Играли на балалайках бравые музыканты в расшитых рубахах.
А здесь, на высоте курантов, находился кабинет со сводами, расписанный фресками, подобно Грановитой палате. Головинский сидел в кресле, напоминавшем трон, на стенах среди золотых нимбов шли волхвы, совершались чудеса, изображались сюжеты назидательных ветхозаветных притч. Головинский сам казался персонажем священных текстов, облаченный в халат и пеструю восточную шапочку, копию той, что красовалась на голове волхва Мельхиора. Время от времени за стеной начинало бархатно рокотать, раздавался приглушенный звон. Это куранты шевелили свои колеса и били в потаенный колокол.
Теперь Головинский вел беседу со своим пресс-секретарем Петром Васильевичем Луньковым, который сидел в удобном креслице, поменьше и пониже того, в котором восседал Головинский. Так, должно быть, в царских покоях сидели государь и его ближний боярин.
– Итак, я вас слушаю, Петр Васильевич.
– Докладываю, Лев Яковлевич. Послание «Логотипа» была прочитано Плотниковым и произвело разрушительное действие. Едва ли не сердечный приступ. Он беспомощно утверждал, что снимок – это фотошоп, подделка. Что дачу он передает безвозмездно убогим детям. И что Паола Велеш жестоко поплатится за свою клевету. Она может исчезнуть.
– Вот как? Это опрометчивое заявление. Губернаторы должны подыскивать выражения.
– От него ушли жена и сын. И он не находит себе места. Его покинула любовница Валерия Зазнобина, и это, кажется, свело его с ума. Он пропустил заседание правительства. Встречался с представителем ФСБ и сообщил, что против него проводится спецоперация. Нанес визит врачу-кардиологу.
– Срочно достаньте его медицинскую карту. Его и его жены. Его кардиограмма – это показатель того, как развивается наша операция «Песчинка».
– Один лишь крохотный вброс, а эффект сокрушительный!
– Эффект песчинки, сокрушающей гору. Важно выбрать время и место удара. Учитесь, Петр Васильевич. В спецслужбах такому вас не учили.
В стене глухо зарокотало. Зашевелились зубчатые колеса курантов, и раздался медленный сочный удар, пропитывающий каменную кладку. И снаружи, на солнечном циферблате дрогнула золотая стрелка.
– Восхищаюсь вами, Лев Яковлевич, учусь у вас постоянно. Какие там спецслужбы! Два-три устаревших правила, рутина и косность. Вы – творец. Все ваши проекты неповторимы. Вы режиссер, для которого жизнь – это театр, сцена. И вы каждый раз играете новый спектакль.
– История человечества – это пьеса, имеющая конец и начало. Поколения, сменяя друг друга, тысячи лет играют эту пьесу. Только великий народ сумеет ее доиграть.
– Люди, подобные вам, Лев Яковлевич, видят то, что не видят другие. Вы превосходите других, потому что Бог дал вам талант ясновидения. Такие, как вы, – первые в науках, в музыке, в банковском деле, в дипломатии. Подобные вам становятся самыми богатыми, потому что знают законы капитала. Самыми искусными дипломатами, потому что чувствуют ветры истории. Их музыка завораживает и заставляет думать по-новому. Я очень люблю петуха Марка Шагала, который летит по небу, как новая планета. Народы понимают ваше величие и превосходство, упираются, ропщут, иногда совершают чудовищные против вас преступления, но в конце концов смиряются и следуют за вами.
Головинский внимательно посмотрел на Лунькова. Его волнообразный нос, словно чувственный хоботок, устремился к нему. На конце образовался светящийся пузырек, который наделял Головинского особым обонянием. Некоторое время он исследовал Лучкова с помощью волшебного пузырька.
– Вы правы, Петр Васильевич. Но это великое бремя – быть водителем народов. Великое, почти непосильное бремя. Мы нуждаемся в помощниках.
– Вы могли убедиться, Лев Яковлевич, в моей верности. Я готов служить вам, исполнять самые рискованные задания. Я офицер и привык рисковать. Офицер нуждается в командире. Я давал присягу государству, но государства не существует. Я даю присягу вам, Лев Яковлевич. Не пожалею жизни. Служить вам – большая честь. Служу вам, а знаю, что служу человечеству, служу самой истории.
