Внезапно Тибор замолчал. Он почувствовал, что Гарри слушает его очень заинтересованно и уже прикидывает в уме, какую пользу он может извлечь из этого рассказа, анализирует услышанное. Спохватившись, Гарри попытался отстранить свое сознание, скрыть пришедшие на ум мысли. Тибор это тоже ощутил.
«У меня вдруг возникло такое чувство, что я сказал чересчур много, — медленно произнес он. — Весьма странно и непривычно сознавать, что даже мертвые должны контролировать свои мысли. Ты проявляешь ко всему этому слишком большой, далекий от обычного интерес, Гарри. Хотел бы я знать почему...»
Драгошани, долгое время молчавший, разразился хохотом.
«А разве тебе не ясно, старый дьявол? — сказал он. — Он сумел перехитрить тебя! Почему ему все это интересно? Да потому, что в мире — в его мире — до сих пор существуют вампиры! Вот тебе и ответ! И Гарри Киф пришел сюда, чтобы узнать о них побольше — узнать от тебя! Информация нужна ему для успешной работы его разведывательной организации, для блага всего мира. А теперь скажи мне: есть ли смысл ему рассказывать тебе о том, как живет сейчас то невинное существо, которое ты навсегда искалечил еще в утробе матери? Он уже ответил тебе на все твои вопросы! Мальчик жив — и он вампир! В этом можно не сомневаться!» — и голос Драгошани замер...
На тихой площадке, окруженной неподвижными деревьями, воцарилось молчание. Только светившийся во тьме голубой неоновый нимб Гарри Кифа свидетельствовал о разыгравшейся здесь драме. Наконец Тибор заговорил:
«Это правда? Он жив? Он...»
— Да, — ответил Гарри. — На сегодняшний день он жив, и он — Вамфир.
Тибор проигнорировал упоминание Гарри о «сегодняшнем дне».
«Но откуда тебе известно, что он... принадлежит к роду Вамфири?»
— Да потому, что он уже сейчас творит зло. Вот почему мы должны уничтожить его — я и те, кто служит той же цели. А главное, сделать это, прежде чем он «вспомнит» тебя и отправится тебя искать. Драгошани утверждал, что ты вновь восстанешь из мертвых. А что скажешь на это ты, Тибор?
«Драгошани всего лишь зарвавшийся нахал, который на самом деле ничего не знает. Мне удалось одурачить его, тебе тоже — что ж, тем лучше, что ты помог ему уничтожить самого себя. Да любой ребенок мог бы обвести Драгошани вокруг пальца. Не обращай на него внимания».
«Вот еще! — закричал Драгошани. — Это я-то дурак? Послушай меня, Гарри Киф, и я расскажу тебе подробно, каким образом этот хитрый старый дьявол воспользуется тем, что он сотворил. Сначала...»
«Заткнись!» — вне себя от ярости взревел Тибор.
«Ну уж нет! — вскричал в ответ Драгошани. — Ты виноват в том, что я нахожусь сейчас здесь, из-за тебя я превратился в призрака, в ничто! И ты думаешь, что я буду лежать спокойно, в то время как ты собираешься вновь встать на ноги? Слушай, Гарри! Когда этот юнец...»
Больше Тибор не позволил сказать ему ни слова. Возник ужасный скандал на мысленном уровне — телепатический взрыв такой силы, что Гарри не мог разобрать ни слова. Причем удар исходил не только от Тибора, но и от Макса Вату. Естественно, что монгол встал на сторону Тибора и вместе с ним обрушился на своего убийцу.
— Я ничего не слышу! — Гарри попытался прорваться через весь этот шум к Драгошани. — Совершенно ничего!
Телепатическая какофония продолжалась, остановить ее было невозможно, она становилась все громче и громче. При жизни Макс Вату способен был сконцентрировать всю свою ненависть в одном лишь взгляде. Этот дар не покинул его и после смерти. Если уж на то пошло, шумел он даже громче, чем Тибор. А поскольку физически их невозможно было заставить замолчать, они могли продолжать ссориться до бесконечности. Они в буквальном смысле переорали Драгошани.
Гарри попытался перекричать всех троих:
— Если я сейчас уйду, то, будьте уверены, не вернусь сюда больше никогда!
Однако он понял, что в данный момент его угрозы бесполезны. Тибор кричал, защищая свою жизнь, ту жизнь, которой он лишился пятьсот лет назад, в тот самый день, когда был похоронен на этом месте. Даже если другие двое замолчат, он не перестанет бесноваться.
Положение безвыходное. И в любом случае уже слишком поздно.
Гарри ощутил первые признаки притяжения той силы, которой он не мог противостоять, — она притягивала его к себе, направляла, подобно тому, как направление на север притягивает стрелку компаса. Гарри-младший зашевелился и готов был проснуться — наступало время кормления. В течение ближайшего часа или около того Гарри-отец должен будет слиться с личностью Гарри-сына.
Тяга усиливалась, увлекала за собой Гарри. Он отыскал нужную дверь в пространство Мебиуса и устремился к ней.
В тот самый миг, когда он уже готов был переступить порог этой двери и войти в бесконечность Мебиуса, кто-то зашевелился в земле, в том месте, где находились развалины гробницы Тибора. Возможно, кого-то потревожил телепатический гвалт, может быть, он почувствовал, что здесь происходят какие-то события. Так или иначе этот кто-то пошевелился, и Гарри успел его увидеть.
Огромные каменные плиты разлетелись в стороны, корни деревьев с треском разломились, и под ними зашевелилось нечто невероятных размеров. Фонтан черной земли брызнул вверх, и из-под нее показалось огромное, толстое, как бочонок, щупальце. Псевдопод рванулся вверх и вытянулся едва не вровень с вершинами стоявших вокруг высоких деревьев. Какое-то время он раскачивался, задевая густые кроны, а затем спрятался обратно.
Гарри все это видел. В следующую секунду он шагнул за порог и очутился в бесконечности Мебиуса. Несмотря на то, что он был всего лишь бестелесным разумом, он содрогнулся и быстро понесся сквозь гипотетическое пространство к своему младенцу-сыну.
«Вот еще один повод выяснить все до конца», — было его главной мыслью в этот момент.
* * *
Бухарест, воскресенье, 10 часов утра.
Советское представительство по культурным и научным связям располагалось в удобной близости от Русского университета — в приспособленном для этой цели музейном здании со множеством куполов. Сонно зевавший служащий в униформе распахнул кованые железные ворота, и черный «Фольксваген-вариант» на большой скорости выехал на тихую улицу и направился в сторону шоссе, ведущего в Питешти.
За рулем сидел Сергей Гульхаров, рядом с ним на переднем сиденье расположился Феликс Кракович, а на заднем — Алек Кайл, Карл Квинт и худая средних лет румынка с ястребиным лицом и в очках. Это была Ирма Добрешти, занимавшая высокий пост в Министерстве земель и собственности, — верный и преданный друг России.
Добрешти говорила по-английски, поэтому Кайл и Квинт вынуждены были в беседах между собой соблюдать особую осторожность. Дело было не в том, что они опасались проговориться по поводу того дела, которое им предстояло, — она и так увидит вполне достаточно. Просто они могли забыться и сказать что-нибудь лишнее в адрес самой женщины. Они не относились к числу грубых и невоспитанных мужчин, но Ирма Добрешти была совершенно особенной женщиной.
