Карлотта улыбнулась, и ему стало не по себе.
– Да, теперь я учусь смотреть на все по-другому.
Эта ее улыбка… Она просто обезоруживала!
– Может, поужинаем? – предложил он.
– С удовольствием.
Родригес заказал пиво, тапас и корзинку с едой.
Столик размещался на веранде. Уличные музыканты заполняли улицу. Все казалось каким-то нереально сказочным. Совсем из другого мира – не того, который он знал. Этот другой мир соответствовал тем чувствам, которые Карлотта в нем пробуждала.
– Очень вкусно, – оценила она, попробовав соленую треску.
– Как тебе твой первый выход в ночной город?
– Чудесно. А что ты думаешь о твоем первом походе в зоопарк?
– Мне очень понравилось. К тому же все это произвело большое впечатление на Луку! Особенно львы.
– Они снятся ему время от времени. Я не знаю почему. Но сама вряд ли уговорила бы сына посмотреть на них вживую.
– Ты думаешь, это благодаря мне?..
– В твоем присутствии Лука другой. Более… уверенный. Это так мило!
– Я все пытался представить поведение моего отца, если бы я боялся львов, – сказал Родригес и смутился: почему он вдруг заговорил об этом? Он откашлялся: – Вряд ли, конечно, он бросил бы меня в клетку к ним, все-таки я был наследником. Но… он очень хотел сделать из меня мужчину.
Карлотта нахмурилась:
– Но если бы он не пугал тебя…
– Конечно, пугал! Отцу казалось, это поможет сделать из меня подходящего правителя для Санта-Кристобеля. Я уверен, он разочаруется… Впрочем, нет! Потому что не доживет. – Родригес старался подчеркнуть пренебрежение в своем тоне.
Карлотта внимательно посмотрела на него. Ее сердце, казалось, выпрыгнет из груди – так бешено оно колотилось. После прошедшей ночи было бы уже нелепо отрицать, будто она ничего не чувствует к нему. И это относилось не только к физической близости – ко всему. И к тому, как он слушал ее, и к тому, как хотел понять.
А потом сегодня, с Лукой… Да, Лука действительно пугал Родригеса, хотя она до конца не понимала почему. Но то, с каким вниманием он относился к мальчику, как старался для него, не могло не тронуть материнское сердце.
Карлотта ощутила внутреннее беспокойство Родригеса, когда он заговорил о своем отце. Ей стало тревожно. Не надо больше задавать никаких вопросов, но о себе она все рассказала. И теперь была его очередь.
– Ты, наверное, хорошо знаешь Барселону. Расскажи мне, – попросила она. Уж эта тема не такая болезненная.
– Но конкретно – о чем?
– О себе. О твоем пентхаусе. Например, почему ты переехал сюда, когда тебе было семнадцать?
– Подростки всегда хотят уехать, разве не так?
– Я не хотела. Но моя сестра могла бы.
– Вы с ней близнецы?
– Да. Но мы совсем разные! И давно уже отдалились друг от друга. Честно говоря, какое-то время я винила Софию. Но со временем все забылось. Да и расстояние сыграло свою роль. Я имею в виду… когда находишься вдали, как можно близко общаться? Последние шесть лет я хранила свой секрет и зализывала раны. Тяжело выстраивать какие-то значимые отношения, когда ты занят тем, чтобы тебя не трогали.
– Я никогда ничего не выстраивал, поэтому для меня это не было проблемой.
– О, так у тебя здесь нет друзей?
– Есть. Я здесь учился в колледже. Друзей у меня было много. И много подружек. Я очень весело проводил время.
– Я так понимаю, в Санта-Кристобеле тебе не было весело?
Родригес нахмурился:
– Я не чувствую себя там как дома.
– Барселона мне больше напоминает тебя.
Барселона была живой. Здесь все было так свободно и непринужденно, здесь отсутствовала та помпезность, которая была присуща Санта-Кристобелю.
– Здесь я тоже не чувствую себя как дома, – покачал он головой. – И не смотри так на меня.
– Как так?
– Как на раненого щенка. Меня никогда не интересовали понятия дома и семьи. Но мне не на что жаловаться. У меня есть еда, есть крыша над головой. У многих людей этого нет. А в Барселону я приехал, чтобы быть вдали от отца. Банальная история.
Он старался придать своему тону как можно больше легкости. И у него это получалось. Но Карлотта знала – эта легкость была только внешней. Потому что его глаза говорили об обратном. В них снова была та ужасная пустота…
Родригес умел очаровывать. В нем присутствовала харизма. Но он умел и притворяться…
Карлотта посмотрела на корзину с едой.
– Мой отец всегда ожидал от меня слишком многого. Я не думаю, чтобы у моих родителей были такие же ожидания в отношении Натальи, до определенного момента. Они просто закрывали глаза на каждую очередную ее шалость. И в какой-то степени это накладывало на меня еще больше ответственности. Я даже завидовала ей. Думаю, именно это и отдалило меня от нее. Мой отец хотел, чтобы я была идеальной, словно ждал от меня компенсации за поведение второй дочери. И когда я забеременела… Я никогда не видела его таким. Он был так зол на меня, так разочарован. Это было даже больнее, чем потеря Габриеля.
– В этой части мы схожи? – спросил Родригес, приподняв брови.
– Возможно.
– Мой отец не знал, что делать со мной, когда я был ребенком. Он один меня воспитывал, поэтому наделал много ошибок.
– И это все?
– Это все.
– Я не верю тебе!
– Эта история не имеет большого значения, Карлотта. – Родригес стиснул зубы и сжал руку в кулак. Затем расслабил пальцы. – Отец хотел, чтобы я был достойным правителем своей страны. Я был наследником. Когда моя мать ушла, стало очевидно – я буду единственным сыном и наследником. И это придавало еще больше важности моей персоне.
Родригес говорил ровным голосом, его лицо не выдавало никаких эмоций, а холод в его глазах пронзил ее до костей.
– Что он делал с тобой? – спросила Карлотта. – Что он делал, Родригес?
Он посмотрел на свою руку, сжимая и расправляя пальцы.
– Я должен был учиться сидеть смирно. Молчать, пока меня не спросят.
– Ты знаешь, какой Лука… Как вообще это возможно? – Слова застряли у нее в горле. – Как?..
Родригес сглотнул.
– Дело тренировки. – Он говорил спокойно, но в тоне его голоса звучало что-то темное, зловещее. – У моего отца были сильные лошади, и он умудрялся их калечить. Он никогда не колебался, чтобы использовать кнут. – Родригес перевел взгляд на Карлотту: – К счастью, он не смог покалечить меня. Но я научился сидеть смирно, когда это было нужно.
– Родригес… он не…
– Он не использовал лошадиный кнут на мне, нет! У него был металлический прут, которым он бил по моим голеням, когда я был неугомонным. Прут оставлял ушибы, но ничего не повреждал.
