– По две с половиной тысячи на брата вас устроит? – Адель склонил голову набок и с любопытством стал созерцать летчиков.
– Срубить бабла. – Серега ухмыльнулся. – И вторая серия: «Срубить бабла-2».
– Хорошо, три тысячи, – покладисто согласился Адель.
– Не то, – расстроился Глотов. – За простой и моральные увечья, пожалуй, многовато…
Вакуленко доверчиво потянулся к деньгам, но Карпатов положил тяжелую ладонь ему на плечо. Вакуленко вздрогнул, отвел загребущую конечность.
– За что? – спросил он, чувствуя грандиозный подвох.
– Да так, ерунда, – отмахнулся Адель. – Берите. Не бойтесь, не отнимут.
– Адель, за что?
– Что за ерунда? – забеспокоился Витька. – Чтоб молчали?
– За это не заплатят, – возразил Глотов. – Ну, пообещаем, что будем молчать. Они же понимают, что приедем домой и начнем трубить на каждом углу.
– Нет, правда, ерунда, ребята. – Летчик как-то странно глянул на «коллег». – Научите моих парней летать. А то такие оболтусы в отряде, элементарных действий повторить не могут. У вас же вся команда в сборе – пилоты, радист, штурман, бортинженер. Где я еще найду такое счастье? – Он зачастил: – Вас переселят в губернаторский дом, хорошая зарплата, отличное питание, женщин подберем, телевизор устроим. Хотя у наших идеологов телевизор – враг номер один, но ничего, обещаю посодействовать. Достойную жизнь гарантирую. Зарплата – три… с половиной тысячи каждому. Или даже четыре.
– Сколько? – Вакуленко набычился.
– Хорошо, – не сообразил Адель. – Пять тысяч.
– Сколько времени, говорю?
– Ну, сами решайте. – Адель развел руками. – Не знаю, сколько вам понадобится. Месяца три-четыре. Самое главное – взлет-посадка…
Он осекся, потому что Вакуленко внезапно дико захохотал.
– Ты что, хлопец? Ты бы сказал – два дня, я бы и то подумал! Какие три месяца? Нам домой надо!
– Взлет-посадка! – подхватил Витька. – И всего-то? Ерунда какая!..
Пилоты смеялись с истеричным надрывом. Молчали только Карпатов и Адель. Они как-то придирчиво разглядывали друг друга.
«Посадили самолет, разумеется, не за этим, – размышлял Карпатов. – Цель у них куда более благородная. Но воспользоваться оказией Аделька обязан».
– Что скажешь, Владимир Иванович? – вкрадчиво спросил Адель.
– Неловко отказывать старому приятелю. – Карпатов печально улыбнулся. – Но ребята правы. Какие, к дьяволу, четыре месяца. Максимум неделя, Адель, и мы отсюда уезжаем. Извини, ищи других желающих подзаработать. Над Кандагаром летают американские самолеты, нет?
Адель молчал. В его глазах поигрывали кристаллические льдинки.
– Подумай хорошо, Владимир Иванович.
– Пустая болтовня, Адель. – Чтобы как-то разрядить обстановку, командир экипажа приставил к голове куриное перо и сделал индейский жест. – Хау, я все сказал.
Команда засмеялась. Адель немного помолчал, встал, вздохнул, поднял с пола обломок стальной проволоки и нацарапал на стене несколько рисок.
Потом он кинул железяку под ноги Карпатову и заявил:
– На, будешь отмечать.
– Шо отмечать? – испугался Вакуленко.
– Дни. – Адель сухо улыбнулся и отправился к выходу.
На пороге он столкнулся с охранниками, которые тащили в дом облезлые табуретки, обветшалую армейскую тумбочку, и бросил им резкую фразу. Афганцы повернули вспять. Дверь захлопнулась.
– Тьфу ты! – Серега сплюнул. – Хороший у вас приятель, Владимир Иванович. Душевный.
– Нормальный был парень в училище. – Карпатов отряхнул коврик и вновь устроился на нем, чтобы продолжить чтение. – Пил, матерился, по девочкам бегал побольше Сереги.
Скрипнула дверь, в проем просунулась роскошная генеральская тулья, брякнули цацки, большая часть которых была обычными юбилейными значками.
– И все же ты подумай, Владимир Иванович.
– Хорошо, Адель, я подумаю, – нетерпеливо бросил Карпатов.
Дверь захлопнулась.
– Не будет он думать! – Серега пнул несчастную табуретку, и она превратилась в одноногого калеку.
– На хрен пошел! – примкнул к Сереге Витька.
Крик оборвался, настала оглушительная тишина. Летчики недоуменно воззрились друг на друга. Карпатов вертелся на цветастом пляжном коврике, купленном в Дубае для дачи.
– Вы что, Владимир Иванович, какое думать? – укоризненно сказал Глотов. – Я тут оставаться не намерен.
Карпатов отмахнулся, взял книгу и принялся искать потерянную страницу.
– Дело ваше, конечно, Владимир Иванович. – Вакуленко надул губы. – Но я тоже не могу оставаться.
– Правильно, – поддержал его Серега. – Каждый решает за себя. Чай, не в армии живем. Правильно? – На Карпатова он не смотрел.
– Я тут точно не останусь, – сказал Витька, покосившись на командира. – У меня на пыль аллергия.
– Нет у тебя никакой аллергии. – Карпатов вскинул глаза и внезапно рассмеялся. – Испугались, дуралеи? Подумали, что я соглашусь на этот бред? Тогда мы точно из Афгана не выберемся. Терпим, скоро консул придет.
Ночь тянулась, как бесконечная езда по проселочной дороге. Точно так же прошли и предыдущие шесть.
Едва рассвело, пленники вынесли на крыльцо свои пожитки, стали ждать и сидели так битый час. Кажется, они дождались. Распахнулась калитка, вошел громила с автоматом, угрюмо посмотрел на летчиков. Молодые люди в халатах стали заносить во двор ящики с бутылками, одеяла, перевязанные бечевой.
– Вот блин! – сказал Серега. – Опомнились, суки. Мужики, а на хрена нам столько минералки? И одеяла зачем-то. Мы разве не уезжаем?
Носильщики ушли, побросав поклажу у колодца, удалился громила. Вновь открылась калитка, и во двор, сгибаясь под тяжестью сумок и угрызений совести, вошел флай-менеджер Марк Ройтман. Пилотам сразу стало ясно, что меньше всего на свете Марку хотелось видеть именно их, своих подопечных.
Но он надел сочувствующую доброжелательную маску, распростер объятия и заявил:
– Ребята, родненькие!.. Исхудали-то вы как!
Переживал он не напрасно.
Первым среагировал Глотов, заурчал, подскочил, схватил Марика за грудки и завопил:
– Ты подо что нас, сука, подставил? Неделю тут вшей кормим! Где ты был, паразит?
– Ребята, вы что? – Марк растерялся, вырвался.
Но сзади дорогу ему уже заступил Витька, сжал кулак и задумчиво почесал костяшками подбородок.
– Вы что подумали, ребята? – взмолился Марк, споткнулся и упал в пыль. – Да чтобы я вас бросил, да чтобы я вас подставил!.. Мы же с вами сто лет вместе! – Он начал лихорадочно креститься. – Владимир Иванович, скажите им!
