– Господи, а который час? – слабым голосом вопросил Вакуленко.
– А какая разница? – Серега захохотал. – Все равно час от часу не легче.
Вспыхнул свет. Не меньше дюжины охранников под предводительством Махмуда ворвались в дом. Они не проронили ни слова, набросились на вещи летчиков, вскрывали молнии, высыпали на пол содержимое сумок, расшвыривали ногами. Кто-то прицепил к автомату штык-нож, всадил в рюкзак Глотова, поднял на острие, швырнул об стену.
Новация пришлась по вкусу талибам. Защелкали штык-ножи, вставая в гнезда. Бородачи раздирали сумки, топтались, давили вещи.
Душман совершенно дикарского вида разломал об колено кальян Сереги. Опорожнять сумку ему было лень, он просто наносил по ней удары штыком, кромсая в клочья содержимое. В считаные минуты все хозяйство, собранное в дорогу, превратилось в груду ненужного хлама.
Покончив с багажом, охранники стали вытряхивать летчиков с лежанок, рвать матрасы, дербанить подушки. По комнатам летали клочья ваты, перья, обрывки ткани. Четверо талибов ворвались в казарму, переворачивали остовы кроватей, потоптались по тому месту, под которым был подкоп. Страшно представить, что было бы, обнаружь они под ногами яму.
Махмуд не принимал участия в погроме, стоял в дверях, скрестив руки на груди, и надменно наблюдал за происходящим. Начальник тюрьмы дождался, пока разрушения примут тотальный характер, удовлетворенно кивнул, бросил зычную команду. Охранники прекратили воспитательную процедуру и потянулись во двор. Последним ушел Махмуд. Он свысока глянул на подавленных пленников, тонко ухмыльнулся, пожелал спокойной ночи на ломаном русском и отбыл.
Единственное, что забыли сделать талибы, – перебить электролампочки. Картина побоища предстала перед пленниками во всей красе. Они молчали, не верили своим глазам.
– И что у нас теперь осталось? – разлепил побелевшие губы Серега.
– Родина, – съерничал Глотов.
– Воспоминания о Родине, – поправил Карпатов.
Он первым побрел в свой угол наводить порядок. Барахло, в конце концов, дело наживное. Важнее оборудовать место для сна. Провести здесь придется еще не одну и не две ночи.
Дни тянулись, складываясь в недели. Кончились новогодние «каникулы». В Афганистане гремела война, талибы не могли взять Кабул, а разрозненным войскам моджахедов так и не удавалось покончить с ними.
Об этом говорили похороны, проходящие в городке с пугающей регулярностью. За калиткой собиралась толпа, люди грозно скандировали на пушту: «Отдайте нам русских! Отдайте нам русских!» Глотов с Серегой подпирали дверь, вооружались чем попало и сидели у порога, ожидая прорыва. Витька трясся в дальнем углу. Вакуленко отрывисто бормотал проклятия и пугливо косился на окно. Летчики подскакивали всякий раз, когда открывалась калитка.
Афганская зима, поначалу мягкая, становилась морозной. По ночам арестанты тряслись от холода. Во второй декаде января к ним заявились двое талибов с набитыми мешками, бросили ношу под порогом и без комментариев удалились. Вакуленко высыпал содержимое мешков на пол. Пилоты удивленно смотрели на рваные советские бушлаты, дырявые одеяла, начесанную шинель со следами оторванных погон и потертым шевроном, явно дембельскую, не доехавшую до дома. Во втором мешке была обувь: стоптанные сапоги, парадные армейские ботинки, рваные кеды. Витька изумленно вертел в руках абсолютно новые, хотя и мятые кроссовки с криво приклеенной чекухой «Найк».
Он поднес их к носу, скривился и заявил:
– Фу, какой гадской химией несет от этой китайской дряни! Даже талибы не стали носить.
– Ничего, Витька, носи на здоровье, – пробухтел Глотов, выискивая в груде обувки что-нибудь подходящее для своей широкой лапы. – Пройдет пара дней, и запах твоих носков перешибет эту гадость.
– Благодетели! – презрительно пробурчал Серега. – Ничего, мужики, скоро весна, и нас опять разуют. Кому мы должны сказать спасибо за это благолепие? Уж не Карпатову ли?
– Никому не надо говорить, – посоветовал Глотов. – Облачаемся, и точка.
Наутро, стиснув зубами яд, сочащийся наружу, члены экипажа смотрели, как охранники уводили Карпатова на работу.
– Тварь! – безапелляционно заявил Серега.
– Да уж, – неуверенно пробормотал Глотов.
– Ну что, товарищи? – Серега резко поднялся. – Как настроены?
– Лирично, – пробормотал Витька.
– Роем дальше? А то неделю не копали.
– Уймись, – огрызнулся Глотов. – Еще пожрать не приносили.
– Хорошо, – согласился Серега. – Подождем, пока принесут эти помои.
На завтрак им подали замерзшие лепешки, рисовую кашу трехдневной давности и холодный чай в заплесневелом армейском котелке. Летчики дождались, пока удалятся разносчики пищи, подобрались к тому, что у них называлось столом.
– Не могу уже питаться этой дрянью, – пожаловался Серега. – Голодовку пора объявлять.
– Объявляй, – разрешил Вакуленко, погружая лепешку в чай, чтобы немного размокла. – Нам же больше достанется.
– За работу? – спросил Серега, облизывая мягкую алюминиевую ложку.
– Можно, – подумав, решил Глотов. – Немного поработать никому не повредит. Вот только чем копать будем? Весь инструмент отобрали эти сволочи.
– Дужками от кроватей, – нашелся Серега. – Они же тупые, кровати не тронули. Мы из них такие классные штыри смастерим!
– Не могу больше, – простонал Витька. – Труд однажды сделает из меня лошадь.
К Витьке присоединился Вакуленко, обосновав свою позицию тем, что никогда не надо делать сегодня то, что можно сделать завтра. А то на следующий день придется подыхать от скуки. Толку от этой работы? Мерзлая земля, долбить по сантиметру в день?
Немного поколебавшись, Глотов присоединился к большинству. Ему тоже надоело заниматься тупой работой.
Серега выслушал саботажников, посидел минуту с закрытыми глазами, тяжело поднялся, побрел в казарму. Он отгреб ногами мусор, приподнял щит, сколоченный из половиц, сел на корточки перед ямой.
То, что летчики успели вырыть за несколько месяцев, впечатления не производило. Полтора метра вниз, а сам тоннель пробит всего на пару шагов. Работникам приходилось откалывать крупные камни, на что уходила уйма времени и энергии. Земля была спрессована, отваливалась кусками, похожими на ветчину, нарезанную в ресторане.
Серега вздохнул, направился к ближайшей кровати, выдернул дужку из изголовья, поволок ее к яме. Он долго кряхтел, стонал, потом из-под земли стали доноситься отрывистые удары.
– Вот неугомонный. – Глотов вздохнул и уныло посмотрел на понурившихся летчиков. – Его теперь оттуда и экскаватором не вынуть. Надо же обладать таким ослиным упрямством!
– Достался нам подарочек, – заявил Вакуленко.
– Делать нечего, – сказал Глотов. – Пошли работать, шахтеры. Вакуленко на стреме. Ну, чего уставился, Витька? Лезь в яму!
