Внезапно прямо под брюхом его фенакодуса взорвалась противопехотная мина. А затем из бойницы Северной башни грозно зарокотал крупнокалиберный пулемет. К нему тут же присоединились рявкающие очереди автоматов Калашникова из бойниц угловой башни.
Попавшие в смертельную ловушку всадники заметались по площади. Но все они были обречены на безжалостное истребление. Несколько кешайнов из задних рядов развернулись и попытались вырваться за ворота. Тщетно!
Ситуацию контролировал Ванька Бугай, сидевший в засаде у стены. Он потянул за веревку деревянный трап, переброшенный через яму. И фенакодусы рухнули на заточенные колья и арматуру, ломая ноги и пропарывая брюхи.
– Славно визжат, – произнес седобородый воин, помогавший Ваньке сдернуть трап. Он по-прежнему находился в облачении кешайна – только шлем вражеский с головы скинул, чтобы не отсвечивать. А то еще, не ровен час, свои по ошибке зашибут.
Воин поджег фитиль пороховой бомбы и кинул ее в яму, присовокупив:
– А ну-ка – курните напоследок, ящеры…
Бойня длилась каких-то пять-шесть минут. За это время сотню отборных кешайнов тоболяки истребили полностью вместе с их дикими степными фенакодусами. А сами не потеряли ни одного человека.
Еще до того как был добит последний всадник-кешайн, дозорный на колокольне подал световой сигнал «горным». Они поджидали своего часа на берегу Иртыша. И там тоже начался ад.
* * *
Павел лежал на палубе и ждал возвращения спира. Но тот все не появлялся. А затем раздался странный стук – будто кто-то вбивал в борт галеры гвозди. Еще через несколько секунд через фальшборт перелетела зажигательная стрела. Перелетела и вонзилась в палубу почти у ног толстого боцмана-гао.
Тот, надо отдать должное, сориентировался быстро. Выдрал наконечник и швырнул стрелу за борт. Однако пока он этим занимался, в палубу воткнулась очередная стрела.
Павел разглядел, что древко у наконечника обмотано чем-то вроде пакли. Она не просто горела – с нее тут же начали падать огненные капли. Из чего Сновид сделал вывод, что предварительно паклю обмакнули во что-то горючее – типа сырой нефти или дизельного топлива.
А еще через пару секунд древко под паклей взорвалось, разбрызгивая огонь вокруг себя. С таким изощренным оружием Павел никогда не сталкивался. Но сообразил, что в древке, видимо, имелась специальная полость, куда засыпали порох. Получалось нечто вроде зажигательной гранаты и взрывателя в одном флаконе. Если такая стрела угодит, к примеру, в мешок или открытый бочонок с порохом, то…
Додумать Сновид не успел. Внизу, под палубой, раздался утробный рев. В глубине души он надеялся услышать что-то подобное. И все равно вздрогнул. Рев мог свидетельствовать лишь об одном – мохнатые вырвались на свободу.
Значит, отчаянный Зюб справился с частью задания. Но вот счет в игре со смертью шел уже на секунды. А Павел все еще оставался связанным по рукам и ногам.
И тут еще одна горящая стрела воткнулась в палубу рядом с Павлом. Решение созрело мгновенно. Он поднял связанные в лодыжках ноги и опустил на хвостовик стрелы – так, что древко проскользнуло в щель между ногами. Затем Сновид подтянул ноги таким образом, чтобы веревка вплотную прижалась к горящей пакле.
Его действия строились на простом расчете. Если горючая пакля попадет на веревку, то та обязательно загорится. Правда, процесс окажется не слишком быстрым. Но Сновид надеялся его ускорить.
И ускорил. Точнее, процесс ускорился без его участия – после того, как взорвался порох в древке.
Ноги Павла подбросило вверх. Он почувствовал резкую боль, но тут же забыл о ней. Он не мог сильно обжечь ноги на данном этапе – предохраняла толстая кожа сапог. Наверное, при взрыве голенища могло где-то прожечь. Но это такие пустяки!
Сновид задергал ногами. И ощутил, что веревка значительно ослабла. Слава Всевышнему, кешайны не стали обматывать голени полностью, ограничившись двойной петлей. Видимо, решили, что пленнику все равно некуда деваться со связанными руками. Да еще и в нескольких десятках метров от берега. Да еще и под присмотром бдительных гао.
Наверное, одна петля все-таки разорвалась при взрыве стрелы. Но оставалась вторая. И узел. Рядышком с Павлом огонь с легким треском лизал палубу – просмоленное дерево загорается легко. И Сновид, не раздумывая, сунул в пламя связанные лодыжки – тут уж не до заботы о сапогах. Ничего, мастер новые сошьет. А собственная кожа…
Да нарастет еще, куда она денется. Больно, конечно, будет… Ох, больно, хоммучий потрох!.. Но зато и весело. Ты глянь – какое веселье вокруг! И, похоже, оно только разгорается.
Из люка в середине палубы появилась косматая башка нео. Рыкнув, он одним прыжком выскочил наверх. Гао-матрос бросился на него с абордажной саблей наперевес, но преувеличил свои силы. Нео небрежно махнул лапой, сжимая полуметровый кусок цепи – и матросика словно ураганом унесло. Лишь взвизгнул напоследок и улетел за борт – и это еще хорошо, если вместе с головой.
Мохнач довольно зарычал – и тут же получил саблей по загривку от боцмана. Боцман по меркам гао был настоящим великаном: явно выше полутора метров и толщиной со столитровый бочонок, не меньше. Поэтому приложился крепко, да и мастерски – так, что развалил косматого едва ли не до грудной клетки. Ударь чуток выше и откромсал бы шею вместе с башкой.
Но росточка не хватило – и сабля пошла наискось, оставив башку на месте. Нео, хотя и залитый кровью, захрипел и развернулся к врагу. Даже лапу с цепью сумел занести для разящего удара. Однако боцман демонстрировал чудеса мужества и хладнокровия. Он успел взвести курок колесцового пистолета и пальнул мохнатому прямо в раззявленную пасть.
Не иначе как экспансивной пулей стрелял. Нео вышибло половину затылка. И он отправился к праотцам, так и не подышав вволю воздухом свободы.
Однако с нижней палубы рвались на свободу очередные мохнатые. Один из них высунул башку из люка около бака – совсем близко от Сновида. Высунул – и немедленно огреб по полной программе.
К нему подскочили сразу трое матросов-гао и замахали сабельками, как будто намеревались шинковать капусту. За несколько секунд они располосовали косматую башку круче самого лихого брадобрея: не только постригли налысо, но еще и макушку снесли начисто – вместе с частью черепа. Однако мохнач не падал духом и даже исхитрился оторвать самому отчаянному матросику ногу.
Неизвестно, сколько бы нео продолжал резвиться, если бы не прилетела стрела. Она упала с наклювом, угодив прямиком в беззащитную макушку мохнача. Судя по смачному звуку (чпок!) наконечник воткнулся непосредственно в мозг. Ошалевшие гао отпрыгнули в разные стороны – кроме страдальца, лишенного ноги – и застыли, открыв рты.
А нео и не почесался. Опершись лапами на деревянный комингс, ограждающий люк по периметру, он попытался выбраться на палубу – но не успел. Как раз в этот момент древко стрелы взорвалось, превратив череп в расколотую чашу. А его внутренности разлетелись вокруг, забрызгав мозгами удивленные физиономии матросов.
