пауза
В заключение я намереваюсь рассказать о судьбе еще одного человека. Мне бы хотелось поведать о прокуроре, результатом самозабвенной работы которого стал расстрел более чем двухсот тысяч осужденных. Безусловно, государство не могло не отметить труд гражданина, который в одиночку смог раскрыть преступную группу такого масштаба. Уже через день после приведения в исполнение последнего приговора прокурор был представлен к одной из высших государственных наград. Волей Императора орден был приколот незамедлительно, минуя всяческие формальности. За наградой последовали повышение по службе, государственные премии и, в соответствии с новым законом (автором которого по чистой случайности был старший брат прокурора), право обладания всей недвижимостью и финансами осужденных. Так в один день обычный прокурор стал главным мультимиллиардером империи.
Чтобы не платить налоги, которые теперь калькулировались в кругленькую сумму, прокурор приобрел трехсотметровую яхту и сто девяносто дней в году проводил в нейтральных водах, посылая за друзьями и юношами, которых очень любил, частный вертолет. Несмотря на то что в день вынесения последнего приговора прокурору исполнилось всего двадцать два года, он попросил отставку по состоянию здоровья и тотчас получил ее, заблаговременно вступив в состав совета директоров одной трансатлантической компании, которую вскоре купил. Несколько первых лет пенсии показались прокурору довольно интересными, но позже молодой человек стал испытывать приступы меланхолии и по совету собственных врачей попросился обратно. Прокурора приняли на службу, но отстранили, и вот почему…
В день прямой линии с Императором брат прокурора, один из приглашенных в студию законотворцев, напомнил, что в эту самую минуту отмечается ровно пять лет с того великого дня, когда Империя рассекретила и вынесла приговор двумстам тысячам предателей. Император улыбнулся, кивнул и спросил: «Ну а вопрос-то у вас какой?» Вопрос был следующий: «Все мы помним прекрасную работу прокурора, благодаря которой были наказаны худшие, бывшие сыны нашего отечества, но отчего-то совсем не вспоминаем про адвоката, который также принимал участие в этом процессе…» – «Что вы имеете в виду?» – поинтересовался Император. – «Я только хочу отметить, Ваше Всесилие, что среди нас по-прежнему спокойно и даже безбедно прохлаждается человек, который пытался оправдать двести тысяч преступников. Он не только нашел в себе силы прикрывать их, но и, по сути, встал на их сторону, ибо можно представить, что человек оправдывает одного негодяя, быть может двух, трех или даже десяток, но ни в коем разе не сотни тысяч ублюдков! Когда зло приобретает такие масштабы, у человека честного и патриотичного не остается сомнений, что зло это осязаемо. Я бы сказал так, Ваше Всесилие: вы можете не разглядеть зло в одном, даже в двух-трех подонках, но когда перед вами вырастает армия зла – вы уже не можете отрицать его существования. Я твердо убежден, что зрители этой прямой линии непременно согласятся со мной – мы должны задушить последнюю гадину! Если сейчас мы дадим ему спокойно жить, то где гарантия, что послезавтра он не соберет армию таких же предателей?!» – «Ну, не надо обвинять человека в том, что он еще не совершил!» – со снисходительной улыбкой произнес Император. «Это верно! Это абсолютно верно, Ваше Всесилие! Тут я с вами полностью соглашусь! Тогда, раз у меня уже вырывают микрофон, я позволю себе задать вот какой единственный и последний вопрос: можем ли мы, обычные патриоты своей страны, надеяться, что в данном деле, пускай и спустя пять лет, будет поставлена точка?»
Император немного поерзал и, сделав глоток чая из специально подогретой фарфоровой чашки, заметил, что вопрос остается вне его компетенции. Не ему, Императору императоров, решать, будет ли в полдень первого июня истреблен адвокат. Если же господину законодателю интересно мнение не Императора, но обычного, рядового гражданина, то ему да, безусловно, хотелось бы, чтобы дело было доведено до конца…
Ясным утром первого июня адвокат был прикован к столбу за одну ногу и после нескольких часов приготовлений, в течение которых безуспешно пытался вырваться, умерщвлен.
В яму запустили двух такс. Охотничьи собаки бросились на адвоката. Они кусали его за ноги и руки, которыми в первые минуты мужчина еще пытался отбиться. В прямом эфире зрители могли наблюдать за тем, как напуганный адвокат пытается справиться с двумя, казалось бы, безобидными псинами. Между тем, таксы были отлично выдрессированы, и всякий раз их клыки уходили глубоко под кожу. Собаки рычали, из проколотых рук осужденного лилась кровь. После разминки в яму запустили четырех бультерьеров. Так как челюсти этих собак можно было разжать лишь с помощью гидравлики, предполагалось, что квартет специально обученных сук вцепится в конечности и тем самым окончательно парализует адвоката перед выходом мастифов. К сожалению, произошла накладка. Если первые три собаки четко выполнили свою задачу, повиснув на ногах и правой руке соответственно, то последний бультерьер разорвал адвокату шею. Мужчина потерял огромное количество крови и уже через минуту отключился. Режиссер прямого эфира принял решение уйти на рекламу, но во время паузы врачам так и не удалось спасти осужденного. Как результат – к большому сожалению телезрителей и руководителей канала, запущенные в яму мастифы начали разрывать уже бездыханное тело. В деле последнего предателя страны была поставлена обыкновенная точка.
пауза
Перед базой дежурят несколько десятков журналистов. Щелчки затворов фотоаппаратов смешиваются с криком толпы. Пришедшие в массе своей веселы. Славин, безусловно, не тот футболист, который мог бы привлечь такое внимание, но история его попадания в профессиональный футбол прекрасна!
Как и журналисты, одноклубники смотрят на Александра с улыбкой. Уже во время разминки, хотя дело еще не дошло даже до двусторонки, становится понятно, что новичок не соответствует уровню профессионального клуба. Славин-младший медлит, далеко отпускает мяч, с трудом просочившись между препятствиями, гораздо слабее других посылает снаряд в ворота. Вратарю не составляет никакого труда поймать такое еле-еле, скорее случайно, пущенное ядро. «Ничего-ничего, – успокаивает себя Саша, – в конце концов, я защитник, мы еще посмотрим, кто кого».
Кто кого, становится понятно уже через час. Когда главный тренер делит одноклубников на две команды, «манишки», за которые выступает Александр, проигрывают первый тайм со счетом ноль-шесть. Все шесть голов забиты через новичка. Одноклубники натурально измываются над ним. Его возят, убирают, по нескольку раз за атаку прокидывают мяч между ног. После пятого пропущенного по вине Славина гола русская часть команды смеется в голос. Легионеры не совсем понимают, что происходит, но продолжают играть.
Саша входит в раздевалку последним. Переодеваясь, русские футболисты будто бы бубнят себе под нос, но каждый делает это так, чтоб Александр отчетливо услышал: «труп», «кусок овса», «маменькин сынок», «мажор». Всего за несколько секунд Саша слышит столько, что впору расхотеть играть навсегда. Иностранцы ведут себя сдержанно. Один из них, невысокий легионер, подойдя к Александру, протягивает ему бутылку с водой и, присев рядом, говорит по-французски:
