– Я на это надеюсь.
– Хорошо. Вы могли бы мне рассказать, как он начинал?
– Что именно вас интересует?
– Вы помните, как семья переезжает в Москву?
– Да. В это время они с мамой занимаются отмыванием денег.
– Через офшоры?
– Через ванную…
– Что вы имеете в виду?
– То и имею. Отмывали деньги в нашей ванной комнате. В тот год по всей стране, да и не только здесь, но и, к примеру, в Украине, в Чехии и в Польше происходило огромное количество краж. Воровали банкоматы. Вырывали экскаваторами, взрывали, взламывали, разбивали на части. В момент нападения умные машины заливали банкноты краской. Европа и Россия были завалены грязными деньгами. Десятки химиков со всего бывшего Союза были заняты поиском порошка, с помощью которого можно было отстирать банкноты, не повредив их. Папа первым открыл состав. Это, конечно, не формула «коки», но тоже кое-что. Отстирывали и другие, но, как правило, на купюрах все равно оставались крохотные пятна, которые проявлялись при осмотре в банках. Многих ученых «вязали». Папа первым нашел средство, которое отмывало наверняка. Это принесло большой заработок и нужные знакомства.
– И при этом у него были секты?
– И секты тоже, да.
В тот вечер Александр рассказывает Пятому много лишнего. Сын сдает отца. Со всеми потрохами. Близкие и не очень друзья, важные партнеры, враги и семья. Все серьезные и не особенно имена. Несколько исписанных листов. Круги, стрелки, красные линии. «А в какие города ваш отец летает чаще всего? А кто бывает на его дне рождения?»
Александр отвечает, и Пятый не может поверить собственному счастью. В тот вечер журналист отправляет всего одно сообщение. Жене. «Господи, милая, ты даже не представляешь, какого я отхватил дурачка!» Арина отвечает тремя вопросами, и ночью, под аккомпанемент Земфиры, Антон пересказывает жене все то, что рассказал Александр. Кажется, это последняя ночь, когда журналист находит в себе силы уснуть.
пауза
Заключительная партия
Функция заключительной партии – закрепить достигнутое в экспозиции, прежде всего, в тональном отношении. Заключительная партия должна закрепить новую тональность… минорную.
Я смотрел на брата и вспоминал маму. Она всегда тонко-тонко срезала кожуру с яблока и не выбрасывала ее, но съедала сама. Я вспоминал, как вместе мы отмечали Новый год, и стол наш мало отличался от любого другого дня. Вспоминал, как смеялась мама, когда на улице у нее порвались единственные туфли, и как она говорила, что обувь голодна. Я слушал Льва и только теперь, теперь лишь вспоминал, как мой старший брат приходил домой и просил маму перешить нашивки со старых свитеров на новые. И я был мал и совсем не понимал, что нашивки были от дорогих фирм, а новые свитера не очень. Только теперь я понимал, что, несмотря на возраст, всегда был старше. И я молчал, и мой брат продолжал говорить:
– Я рылся в компьютере Пятого. Десятки папок, тысячи файлов. Библиотека опубликованных и забытых статей. Антон писал, что, становясь банкнотой, дорожает бумага, что наблюдателям отбивают почки, что на пляжах зачем-то поют гимны. Писал, как устраивают Олимпиаду и уничтожают еду, аннексируют новые земли и запрещают иностранные презервативы. С иронией Пятый описывал, как с помощью вертолета крестят города, и с протестом – как сажают неугодных. Как ослабевает национальная валюта и крепчает маразм, как, сбивая курс, попадают в самолеты. Журналист издевался над активистами, которые, расхаживая от экспоната к экспонату, размышляли, на что бы еще обидеться, и высмеивал людей, которые верили пропаганде. «Детей не выпускают, – писал он, – выпускают из тюрем любовниц. Спорят, что лайкать, обсуждают, кого удалять. В виртуальном и реальном мирах мы изучаем рукопожатность. Предлагаем непременно валить. Находим врагов. Теряем ориентиры. Прогибаемся. Верим. Ведемся. Благодарим, но не пропускаем на пешеходных переходах дедов. Рифмуем “бабуль” и “победуль”…»
Я закрывал один файл и открывал другой:
«Почему большинству людей нравится здесь жить? Потому что жить в России – как мастурбировать. Однажды ты понимаешь, что в твоей жизни не будет красивых женщин, но красивые женщины есть на порносайтах. И ты можешь пользоваться ими каждый день, и ты можешь представлять их. Жить в России – значит всегда представлять. Жить в России – значит уметь закрывать глаза. Присоединение полуостровов, выдумывание врагов – все это есть одна большая, размером с историю страны, затянувшаяся дрочка. Со времен Петра, обвиняя в пошлости и падении, мы “гоняем” на Европу. И не думаю, что что-то изменится…»
Покончив с набросками, я переходил к почте. Письма, соглашения, договоры. И тотчас очередной подарок судьбы – переписка с отцом. Я сказал Кало, что если когда-нибудь нам и следовало использовать телевизор, то только теперь.
– Кало, у меня идея!
– Что там еще?
– Ты читал его письма бате?
– Да, немного жаль чувака…
– Мы снимем про это сюжет!
– Про что именно?
– А про все! Про борца со справедливостью, который на самом деле полное дерьмо. Возьмем интервью у его тещи, покажем фотографии с малолетками, а потом подснимем его папашу. Покажем, как он живет в Подмосковье, и покажем сына, которому наплевать на собственного отца.
– Класс, я позвоню дяде Володе!
На все про все, со всеми съемками и согласованиями, у нас ушла неделя. Еще семь прекрасных дней, в которые мы сводили журналиста с ума. Болек купил себе трубу и семь дней, в перерывах между долбящей музыкой, учился играть. В воскресенье на одном из федеральных каналов вышел сюжет о предательстве собственного отца. Закадровый голос комментировал выход Пятого из американского посольства, зачитывал отрывки из его статей и тотчас рассказывал телезрителям о незавидной судьбе брошенного мужчины.
Пятый родился в городе Королеве и, переехав в столицу в восемнадцатилетнем возрасте, поступил на журфак. Поступил сам, потому что уже тогда его отец много пил. В кадре федерального канала оказался обыкновенный бомж, превративший собственную квартиру в помойку. Мой план вновь сработал! Я очень радовался! Телефон журналиста раскалился! Весь вечер ему названивали сердобольные друзья: «Антоша, а мы и не знали!», «Антоша, вот же гниды они!», «Антоша, быть может, тебе как-то помочь? Я знаю отличного врача!».
Именно на эту реакцию я и рассчитывал. Меня, безусловно, не волновали комментарии всяких люмпенов в сети (особенно с учетом того, что девяносто процентов из них писали мы сами), нет! Меня интересовало другое. Я хотел сочувствия. Хотел жалости и понимания со стороны коллег, ибо только в момент, когда кто-то поддерживает тебя, ты четко осознаешь, что происходит несправедливость.
«Суки! Суки! Суки! – кричал Пятый. – Какими же нужно быть ублюдками, чтобы все это склепать?»
«Да обыкновенными, обыкновенными, малыш! – сидя в машине, говорил Кало. – И никакие мы не суки. Ничего личного, малыш. Ты не лучше нас. Мы точно такие же парни, как и ты. Просто ты воюешь на одной стороне, а мы на другой. Вот и все…»
