Аккорд.
Арина не выдерживает. Ей страшно. Она входит в кабинет и тормошит мужа.
– Антон! Антон! Сделай что-нибудь! Они сейчас ворвутся в наш дом!
– Не ворвутся, милая, не ворвутся, – Пятый запинается, трет глаза. С трудом подбирает слова. Поднимается, шатается. Он смотрит на жену, ожидая поддержки, но теперь и она, сама того не желая, добивает его.
Аккорд.
– Я тебе не милая. Шлюхи твои милые!
– Арина…
– Что Арина? Что, скажешь, фотомонтаж?
– Нет.
– Вот то-то и оно что нет! Ты должен уехать, Антон.
– Это мой дом… – откашлявшись, хрипит Антон.
– Из страны. Ты мучаешь всех нас.
– Неужели ты не понимаешь… неужели не понимаешь ты, что именно этого они и хотят? Неужели не видишь ты, Арина, что эта гниль, нелюди эти, черти, черви, хотят только того, чтоб я сдался? Только я не стану! Не стану я сдаваться, Арин! Насдавался я уже, доуступался! Все! Стоп! Хватит! Додоговаривался я уже с ними! Не одни, так другие прижмут. Не сейчас, так завтра. Больше некуда мне бежать, родная.
– Боже, Антон, что за чушь ты несешь? Ты совсем сошел с ума?
– Нет, милая, нет! Я не сошел с ума. Даже наоборот. Теперь я все понял, и я отлично чувствую себя. Выгляжу неважно, но это не беда – это просто отсутствие сна. Многое можно в жизни сделать, множество ошибок совершить и кое-чем, наверное, даже и поступиться, но только не ссать гопья. Мы привыкли считать, что там, наверху, заседает куча умничек, серых кардиналов, которые просто оказались не в то время не в том месте, что им негде применить свои таланты, и поэтому они вынуждены работать на эту власть, но это не так! Не так, Арина. Все они – власть гопья! Гопники, обыкновенная гопота! И здесь, и сейчас вопрос стоит только в том, чтобы дать этим гопникам отпор!
– Владимир Славин не гопник.
– Откуда ты знаешь про него?
– Он разговаривал со мной…
– Когда?
– Какая разница, Антон?
– Я спрашиваю тебя, когда!
– Когда ты развлекался со своей шлюхой…
– И что он рассказал тебе?
– Много чего… Рассказал, что против него бунтует его семья. Что один из кланов подкупил тебя, но при этом он не в обиде, потому что понимает, зачем нужны журналисты. Сказал, что готов простить.
– И ты поверила?
– А кому я должна верить?
– Мне!
– Правда?
– Да…
Аккорд.
«А кому я должна верить?» Старый прием. Ой, кажется, из-под вас вытягивают стул. Ни родителей, ни жены. Друзья? О, их поддержка заканчивается «лайками» в социальных сетях. Битва против гопья? Ну что ж, даже если и так. Давай, малыш, иди сюда…
Протестующие не расходятся. Активисты разбивают палатку во дворе. Полиция считает это вполне допустимым. Шум, гам, ставшие привычными «Распни его!». Я даю ему максимум месяц – Пятый сдается уже через две недели…
Аккорд.
Он решает вывезти из страны Арину. Пятый привозит жену и девочку в аэропорт, но не тут-то было. На паспортном контроле пограничник забирает документы и через полчаса сообщает женщине, что она не может покинуть Россию:
– Вам нельзя лететь.
– Почему?
– У вас нет одной страницы в паспорте.
– В каком смысле?
– Тринадцатой страницы нет.
– Что за бред? Всегда была, а теперь нет?!
– Женщина, вам в паспортный стол надо.
Дядя Володя звонит кому надо – ребята делают. Тринадцатую страницу вырезают. Лезвием, как и полагается в таких случаях, аккуратно. Пятый думает, что Арина вот-вот улетит в Швейцарию, но в это время звонит его телефон:
– Они не выпускают нас…
пауза
Одно к одному. Вернулись домой – получите следующий удар. Забыли Андре Жида? «Человеческая жизнь? Что за пустяк!» Гопники? Нет, некоторые из нас учились на филфаке. Вот так, дорогой Пятый, вот так!
Как там у Мариенгофа? «Глупо, а стрелять надо». Кало настаивает на изнасиловании. Мы договариваемся, что он не будет входить в Арину. Друг обещает, что не обманет. Я верю ему – Кало хороший.
Сидя в редакции, Пятый звонит Мите, Арина отправляется на прогулку. Мы готовы.
– Митяй, привет! Слушай, такие дела, можно мы немного поживем у тебя?
– А что стряслось?
– Да у нас соседи делают ремонт. Невозможно спать.
– Антоша, а у нас как-то и места нет для вас.
– У тебя же загородный дом!
– Да, но мы оборудовали одну комнату под фотомастерскую. А в гостевой спальне я сделал кабинет.
– У тебя же там куча комнат!
– Старик, мы решили, что у каждого ребенка должна быть своя спальня.
– Ясно, я понимаю…
– Вам, наверное, лучше поехать в гостиницу.
– Да-да, я, наверное, так и поступлю…
Есть грустная музыка? Какой-нибудь контрабас? Включите, если у вас там, конечно, есть такая запись – дождь…
Когда Арина заходит в лифт, трое в масках бросаются на нее. Болек выхватывает ребенка, Лелек закрывает рот и нажимает на кнопку «стоп». Кало начинает целовать и облизывать ее. Веки, щеки, губы. Шея, плечи, руки. Кало сжимает ее грудь – Арина стонет. Она пытается сопротивляться, но это бесполезно – руки распяты, Кало прижимается к ней. Он рвет трусы и пистолетом делает пальцы…
Еще несколько мгновений Кало ласкает Арину, затем, положив ребенка на пол, Болек и Лелек выбегают. Кало плюет женщине в лицо. Ничего личного. Политика, работа…
Всхлипывая, Арина сползает по стене, берет девочку на руки.
Спустя несколько часов, глядя на жену, Антон все понимает.
пауза
– Неделю назад, если ты помнишь, я посетил твой концерт. Да-да, тот самый вечер, когда я ушел во время второй части. Что ты тогда играл?
– Третью сонату Бетховена. Ты ушел во время скерцо.
– Да. Я помню… музыка была очень красивой… Да, даже мне тогда понравилось. Ты так хорошо звучал. Я сидел, зевал, не знаю почему, но широко зевал и слушал тебя. И я думал, конечно, я обо всем думал. Я вспоминал наш последний разговор с дядей Володей и понимал, что нужно что-то предпринять. Кало не хотел этого признавать, но, безусловно, как я и чувствовал, мы перегнули. Много музыки, много лжи. Зря с дерьмом, дерьмово получилось с женой. Кому понравится, когда насилуют твою жену? Нужно было, конечно, чутка ослабить… Пятый был скорее мертв, чем жив. И я сейчас не шучу. Мы ничего от него не оставили. Стерли, как говорится, в порошок. А еще эти допросы…
