– Допросы?
– Да. Уже больше двух недель его вызывали к следователю. Каждый день. В знаменитый кабинет. На стене висел плакат с печально известным нефтяным бизнесменом. Поверх плаката была наклейка от стиральной машины: «Гарантия 10 лет». Пятый, безусловно, понимал, куда попал. Вернее, он понимал, что уже не выберется. Никогда.
Ты так красиво играл. Я думал, что мы должны еще раз поговорить с дядей Володей. Необходимо, да, необходимо ослабить пресс…
Помню, что ты исполнил всего несколько тактов, и я почувствовал, что в кармане завибрировал телефон. Я испугался, что телефон вот-вот зазвонит…
Мы всегда боимся не того, чего следовало бы… Нет, телефон не зазвонил – это было всего-навсего сообщение. Обыкновенное. От Кало. Я вытащил телефон, провел пальцем по экрану и прочел:
«On vybrosil rebenka iz oknа (((…»
пауза
Проблема. Три грустных смайлика. Я поднялся и побрел к выходу. Какие-то старухи фыркали: «Вы только посмотрите, какой ужас! Да он просто пьян!». Старое говно – сидите, разворачивайте свои конфеты – он выбросил девочку из окна.
Когда я приехал во двор Пятого, Кало все еще сидел в машине. Тикал поворотник, но чернушка не мог тронуться. Тронулся Пятый.
– Что случилось, Кало?!
– Дерьмо, брат, дерьмо! Нам надо сматываться, надо сматываться…
– Да что же случилось? Рассказывай!
– Беда, брат, беда! Пережали мы, брат, пережали…
– Кало!!!
– Он… он, как обычно, отправился с девочкой на прогулку. Все шло как всегда, как всегда, брат. Толпа встретила его криками у подъезда, проводила до выхода из двора. Ничего особенного. Все как всегда… как всегда, брат, как всегда… Он выглядел точно так же, как и всегда. То есть так же, как и во все эти последние дни, после допросов. Вышел, вышел, он… и мы повели его… Повели его, как всегда, до парка. Все было как всегда, как всегда, брат!
– Кало, говори, что дальше!
– Он сидел в парке. На скамейке. Молча. Как обычно, сразу уснул. Повисла голова. Все как всегда. Ребенок спал, и он спал. Затем ребенок начал кричать. Начал кричать, сильно. Сильно-сильно, так, как умеют только младенцы. Пятый сперва не реагировал, потом проснулся, опомнился и попытался успокоить девочку. Ребенок не сдавался. Кричал. Кричала она. Все время кричала, как резаная! Все, все время орала, а ты же понимаешь, что такое для него теперь звук. А она кричит. А он давай качать коляску, но делает это как-то очень дергано и нервно. Девочка продолжает орать, и он раздражается. Он бесится, срывается на нее, затем вроде как понимает, что не прав, и старается ее утихомирить, но девочка не затыкается… Антон тащит ее домой, но она все визжит как резаная, вырывается, бьется в истерике. Когда Пятый возвращается во двор, люди, как мы и требовали от них, вновь накидываются на него. Но я не виноват! Я не виноват! Это же не я! Я же не мог знать! Кто же мог знать?
– Успокойся, Кало!
– Люди кричат. Кричат, огрызаются, клацают: «Распни, распни его!» – как мы и просили, как для камеры кричат. Они делают вид, что бросаются на него, и, как обычно пересрав, он бежит в подъезд. То есть я думаю, что он бежит в подъезд – я же этого не видел, я же тут сидел в машине, в наушниках, за углом.
– Кало, да я понимаю, что ты тут ни при чем! Что было дальше, рассказывай!
– Я не знаю. Я могу рассказать только со слов парней. Они видели, они, не я.
– Кало!
– Короче, его заталкивают в подъезд. Он захлопывает дверь, прячется. Вроде бы все. Вроде бы все как всегда, я получаю сигнал, что «объект» вошел в подъезд, и, как всегда, увеличиваю громкость в наушниках. Толпа орет: «Распни его, распни его!». И тут, насколько я понимаю, Пятый почему-то не вызывает лифт, но решает подняться домой пешком. Не знаю, может, девочка не дает. Она все кричит, вырывается. У ребенка истерика. Истерика, насколько я могу судить, и у Пятого. И он поднимается по ступенькам, и девочка вырывается, и толпа продолжает требовать: «Распни его!». И толпа видит его в окне первого, затем в окне второго этажа. Не знаю, может, лифт там был занят или сломался, но он почему-то поднимается пешком. И девочка все визжит у него на руках и все не может успокоиться. И у ребенка истерика, и она бесится, и вырывается. И толпа продолжает наседать…
– Кало! Что ты замолк?
– Затем раздается хлопок. На секунду тишина, но тотчас крики. Люди начинают опять кричать, но я не придаю этому значения, потому что ведь именно за это мы им и платим. Через мгновенье, один за другим, ребята выбегают из арки. Все, все, кому мы заплатили, бросают плакаты и бегут прочь. Я ничего не понимаю, включаю рацию, чтобы спросить у Болека, что там у них происходит, но в этот момент в наушниках слышу голос Арины: «Антон, где девочка?!» Кто-то подбегает ко мне, стучит в стекло. Я опускаю. Кто-то говорит мне:
– Он выбросил девочку! Вышвырнул ее в окно!
пауза
Связующая партия
Связующая партия в репризе уже не играет важной роли.
Арина выбегает во двор. На асфальте, среди брошенных плакатов, бездыханное тельце девочки. Арина пытается приподнять его, но на земле остается раздробленная часть головки, тянется густая лента крови. Арина кладет девочку обратно. На асфальт. У женщины дергается щека. Она не кричит. Во дворе тишина, нарушаемая лишь тем, что, выглядывая из окон, перешептываются соседи. Pianissimo.
В маленькой съемной квартире болтают Татьяна Славина и молодой студент филологического факультета, который так славно подбирает стихи. Sostenuto. Татьяна Славина гладит его волосы, и он шелестит чем-то из Бродского, потому что в 2015 году Бродским во время секса пользуются чаще, чем презервативами.
Sotto voce, сидя возле кроватки, гладит дочь Карина. Она верит, что совсем скоро девочка встретится со своим отцом.
Agitato, желая напугать младшего брата, открывая дверь палаты, перешептываются Лиза и Поль. Анатолий спит, и брат с сестрой решают облить малыша компотом, чтобы, когда он проснется, испугался, будто весь истекает кровью.
Crescendо, стоя в раздевалке, шепчет в телефон Александр. Впервые за долгое время звонит Себастьян. Саша рад.
Антон сидит в кухне. Тишина. Ничего не происходит. Тишина.
пауза
Побочная партия
в которой Лев Смыслов расскажет, как собрался в отпуск.
В тот же вечер мы встречаемся с дядей Володей. Не в лесу, но в «Вульфе». Кажется, даже Агата тут. Дядя Володя немного растерян. Его можно понять – наш ляп. Первые полчаса он покрикивает. Затем успокаивается. Говорит, что операцию можно завершать.
– Что теперь будет с Пятым?
– Ничего. А что с ним может быть? Отправят на экспертизу, запрут в дурке или посадят за убийство дочери. Мы ведь все помним, что он педофил. Теперь, оказывается, еще и маньяк. Все сходится.
