На следующий день Боксер подошел к Попову и рекомендовал Лужкова. “Я слышал, что он хорошо относится к людям”, — сказал он.
Лужков смотрел на демократов с раздражением, прекрасно понимая, что его считают представителем старой гвардии, одним из аппаратчиков, которых они поклялись выгнать. Он вспоминал, что кипел от злости из-за того, что диссиденты обвиняли во всем прежний режим. Он был “так взбешен” этим, что решил совсем уйти из городского правительства. Но потом пришел в Мраморный зал Моссовета, чтобы собственными глазами увидеть новых политиков. Они выглядели не как чиновники, не носили галстуков. Лужков, который в свое время получил заряд энергии от кооператоров, испытал такую же симпатию к грубоватым новым демократам. В них нет “слепого подчинения”, свойственного предыдущему поколению, подумал он.
“Я имел дело с умными, активными, рассерженными людьми, критиковавшими идиотизм прежней системы и обещавшими все быстро исправить, — вспоминал Лужков. — Эти люди произвели на меня большое впечатление”. Но он знал лучше, чем они, какой хаос им достался в наследство. Хозяйственные связи, объединявшие Советский Союз в единое целое, рвались практически каждый день. Размышления Лужкова о будущем были прерваны телефонным звонком. Звонил Ельцин, также вернувшийся к активной деятельности. 30 мая 1990 года Ельцин был избран председателем парламента Российской Федерации, крупнейшей республики Советского Союза, и оказывал давление на Горбачева, добиваясь осуществления более радикальных реформ.
“Это Ельцин, — услышал Лужков знакомый голос. — Бросайте все и приезжайте сюда”. Под влиянием Ельцина Попов выбрал Лужкова на должность городского управляющего, и Лужков согласился. Попов сказал мне несколько лет спустя, что в пользу Лужкова говорило несколько факторов. Он не занимал руководящих постов в партии, умело руководил кооперативами, а Попов помнил, что кооператоры поддержали радикальных демократов во время избирательной кампании. К тому же Попов знал, что Лужков положил конец грязной и унизительной работе на овощных базах
{54}.
Боксер решил встретиться с радикальными демократами, чтобы рассеять сомнения, связанные с кандидатурой Лужкова. Первая реакция была гневной. “Предательство! — кричали радикалы Боксеру. — Нам нужен свой, демократ!”
Но гнев утих, когда Попов перед заседанием Моссовета официально представил Лужкова в качестве кандидатуры, на которой остановил свой выбор. Лужков вспоминал, что Попов держался спокойно. Кратко охарактеризовав Лужкова, Попов предоставил ему двенадцать минут, чтобы тот поделился своими мыслями. “Я был шокирован”, — вспоминал Лужков. Как можно было за двенадцать минут рассказать о кризисе, охватившем город? Депутаты Моссовета засыпали Лужкова вопросами. Один из вопросов был задан радикальным демократом.
“Какая у вас платформа? — спросил он Лужкова. — Вы демократ или коммунист?”
Лужков был взволнован. В нем бурлили эмоции. Его ответ запомнился надолго. “Я всегда стоял и стою на одной платформе, платформе хозяйственника”, — сказал он. Раздались аплодисменты. Все рассмеялись. Лужков неожиданно разоружил радикалов и расположил их к себе. “Этот ответ оказал огромное влияние на демократическую часть Моссовета, — вспоминал Шахновский. — Это был очень умный ответ”. Они проголосовали за Лужкова. Попов был политическим лидером, а Лужков — хозяйственником.
В следующем году ситуация продолжала ухудшаться. Советский Союз доживал последние месяцы. В июле 1990 года ведущие демократы Ельцин, Попов и Анатолий Собчак из Ленинграда вышли из рядов КПСС и сдали свои партийные билеты. Жизнь в Москве становилась все более безрадостной. Ранней осенью 1990 года выпал снег, вызвав ужасную панику: на полях гнил несобранный урожай картофеля.
Чтобы справиться с хаосом, Лужков прибег к традиционным командным методам: например, ввел карточки, по которым москвичи могли покупать продукты. По мере того как нехватка продовольствия обострялась, активизировался черный рынок. Цены на все, что еще можно было купить, стремительно росли. Осовцов вспоминал, что Лужков решил использовать милицию для осуществления жесткого контроля над ценами. Это была чисто советская реакция. Осовцов часами пытался убедить Лужкова в том, что это не поможет. В такой отчаянной ситуации цены на ставшие дефицитными продукты питания диктовал черный рынок. “Я чуть не охрип, пытаясь доказать ему, что эти меры были совершенно бессмысленными”, — вспоминал Осовцов. В крупных городах, включая Москву и Ленинград, вводилось нормирование продуктов
{55}.
До голода дело не дошло, но нехватка продовольствия стала острой. В начале апреля 1991 года мой коллега Майкл Доббс, зайдя в продовольственный магазин, наткнулся на мужчину, стоявшего у прилавка мясного отдела. “Вчера ничего не было, и сегодня тоже, — сказал мужчина, глядя на прилавок, на котором не было ничего, кроме нескольких упаковок обеда быстрого приготовления, состоявшего из дряблых сосисок в застывшем соусе. — Очень сомневаюсь, что завтра здесь что-нибудь появится”
{56}.
Летом 1991 года в Москве и Ленинграде произошли важные политические преобразования. Ничего не решавшие законодательные органы и более компактные и влиятельные исполкомы, находившиеся под полным контролем партии, были преобразованы в более современные мэрии. В Москве на должность мэра баллотировался Попов, взявший себе в качестве кандидата в вице-мэры Лужкова. Попову не удалось избавиться от репутации мыслителя и теоретика, и советские журналисты, любя, прозвали его “ежиком в тумане” по названию популярного мультипликационного фильма. Попов, похоже, относился к этому болезненно. В телевизионном выступлении в ходе избирательной кампании он сказал: “Нам нужно использовать имеющиеся в нашей стране кадры, включая работников старого коммунистического аппарата. Лужков, по моему мнению, компенсирует многие из моих недостатков”
{57}.
Избиратели оказали команде Попова и Лужкова огромную поддержку. Они победили, набрав 65,3 процента голосов. Боксер обратил внимание на едва заметную перемену, произошедшую в Лужкове. Раньше Лужков был хозяйственником, управляющим, а Попов занимался политикой в масштабе всей страны вместе с Ельциным. Когда же Лужкова избрали вице-мэром, по словам Боксера, стало ясно, что он сосредотачивает в своих руках все большую власть. После выборов “он как бы стал преемником Попова, до выборов он преемником не был”.
19 августа 1991 года в 6:30 утра группа недовольных сторонников жесткого курса, в которую входил руководитель КГБ, предприняла попытку свергнуть Горбачева. Они взяли его под домашний арест на даче в Крыму и объявили о введении чрезвычайного положения. Председатель КГБ Владимир Крючков подписал ордера на арест семидесяти человек, включая Попова, Боксера и Шнейдера. Попов находился в Бишкеке, в Киргизии, и должен был вернуться не раньше вечера. Лужкову, исполнявшему обязанности мэра, в 8 часов утра позвонил руководитель городской партийной организации Юрий Прокофьев и предложил явиться к нему “за инструкциями”.
Перед Лужковым стоял выбор — присоединиться к заговорщикам или выступить против них вместе с Ельциным. По словам Шахновского, который в то время находился рядом с Лужковым, позвонил Ельцин и попросил Лужкова приехать к нему на загородную дачу. Шахновский вспоминал, что Лужков в тот день исполнял обязанности мэра города, и если бы он заявил о своей поддержке путча, все могло кончиться иначе. Вместо этого он сел в машину и поспешил к Ельцину. Его фамилия была включена в список тех, кого должны были арестовать сотрудники КГБ
{58}.
