— Я продолжу, с вашего разрешения, — кротко сказал
Бормотан, и Измайлай моментально притих. — Кушать мы сегодня будем
творение уважаемого Витманца — кальмара, запеченного в глине. Не шумите, хватит
на всех, кальмар гигантский. Затем всеми нами любимый Толяро предлагает
попробовать его новые освежающие пастилки. Кальмара сейчас подадут. А я пока
скажу пару слов о положении кулинарии в настоящее время.
— Разрешите высказаться! — Из первого ряда вдруг
привстал огромный мужчина. Настоящий повар, на мой взгляд. На нем был белый
фартук с вышитым кальмаром, а на поясе — огромный нож. — Разрешите
сказать! Здесь, в наших рядах, присутствует директор ресторана «Рыба в кляре».
Тот самый, что три года назад посмел солить грибной суп моего изготовления. С
тех пор он скрывался от меня… но настал миг. После заседания я поговорю с ним
по-мужски!
Сидящий на противоположной стороне зала щуплый парнишка
медленно сполз с кресла на пол.
— Витманец, не надо быть столь суровым, — одернул
мужчину в фартуке Бормотан, — он уже наказан. Он ел ваш суп. Сядьте, прошу
вас. Так вот, о кулинарии. Времена сейчас для нее трудные. В земной кулинарии
наметились две тенденции. Первая — старые опытные кулинары отошли от плиты.
Сейчас, когда автоповара способны накормить любую семью любыми блюдами, им остается
лишь творить для гурманов. Не все это выдерживают. Потеря цели заставила их
крепко задуматься — кто же их ел? Вторая тенденция — молодые кулинары ударились
в эскапизм. Их блюда уводят от реальности, заставляют забывать суровую прозу
жизни. Хорошо это или плохо — не отвечу. Но есть в этом подходе, в изготовлении
знаменитых хихикающих колбасок Измайлая, нерассасывающихся леденцов Гуляквы и
прочего, отказ от позиций, которые мне дороги.
А если вдуматься — никто еще не лишал нашу кулинарию ее
исконных задач. Не исчез еще тот довольно толстый слой едоков — простите за
каламбур, — что искали в еде особую, можно даже сказать, духовную пищу.
Есть у кулинаров все возможности творить! Мы не сфинксы, которые могут умереть
от голода безболезненно, для которых еда — лишь процесс заправки энергией…
— Кто такие сфинксы? — прервал я Смолянина.
Переводчик замолчал и скосил глаза на Кубатая. Потом неумело соврал:
— Не знаю…
Тем временем всем раздали тарелки с кусками кальмара. Мы
осторожно отколупали глину и стали есть.
— А что, — промычал через минуту Стас, —
вкусно. Вначале жевать трудно, — он глотнул, — а потом ничего.
Кулинары, дегустируя блюдо, вступали в дискуссию. Сразу же
наметились оппоненты — молодой и тихий кулинар Еголя, который упрямо и
монотонно твердил, что на каждый килограмм кальмара нужно было добавить еще
сорок миллиграммов соли, и остроумный Измайлай, вся аргументация которого
сводилась к вопросу: «Почему я должен есть этого многоногого?» На защиту
Витманца встали сидящие с ним рядом Фишманец и Козинец, знаменитый дегустатор
Ереслег и бородатый мужчина, который был не кулинаром и даже не дегустатором,
но зато замечательно раскладывал пищу по тарелкам. Кубатай, увлеченный
происходящим, подпрыгивал на месте, то грызя кулак, то выхватывая из-за пояса
столовый нож и рубя им воздух. Под конец он вытащил еще одну пригоршню
слипшихся семечек и принялся их лузгать. Треск заглушал даже тарахтенье
Смолянина.
Меня тем временем пихнули сзади. Я обернулся. Рыжий пацан
показал мне завернутую в блестящую фольгу пастилку, потом показал на рот, потом
энергично замотал головой. Он советовал не есть. «Почему?» — глазами спросил я.
Пацан скорчил жуткую гримасу и умоляюще прижал руку к сердцу.
— Ладно, — прошептал я, кивнув. — Не
буду. — И сунул пастилку в карман.
Пацан указал мне на Стаса и снова принял
внимательно-задумчивый вид. Обернувшийся Кубатай подозрительно оглядел его и
вновь замахал своим ножом. Я выждал минуту, придвинулся к Стасу, вынул у него
изо рта пастилку и шепнул:
— Ук па-шенгар!
[17]
— Ухр?
[18]
— кротко спросил Стас.
— Шен армахетга некеке!
[19]
Стас вздохнул, но спорить не стал. Смолянин удивленно
таращился на нас. Он не понимал, на каком языке мы говорим, а спрашивать
стеснялся. Шишки у него на голове запульсировали от натуги.
— Выскажу итог обсуждения, — говорил тем временем
Бормотан. — Никто из вас, коллеги, не решился приготовить такого огромного
кальмара. А Витманец решился. Честь ему и хвала! И даже на вкус недурно.
После этого решили отдегустировать пастилки. Измайлай
повозмущался немного, что они пахнут плохо и в процессе лизания липнут к языку.
Но Толяро гордо ответил:
— Настоящая еда всегда невкусная! Вспомните пищу
предков! В этом истоки неудач сладеньких конфеток и тортиков. И, кстати,
поэтому плохи блюда автоповаров: они стараются готовить вкусно.
С этим спорить не стали, видимо, мысль была неожиданной и
новой. Лишь Фишманец удивленно спросил, почему настоящая еда должна быть
невкусной. Толяро ответил:
— Дайте человеку вкусную пищу — он будет жрать ее и
плевать в небо от скуки. Нет уж, еда должна даваться через муки, через
катарсис… Впрочем, этих пастилок мои слова не касаются. Они сладенькие. Ешьте,
не бойтесь.
Народ дружно зачавкал. Потом звуки смолкли. Мы со Стасом,
так и не взявшие пастилки в рот, огляделись.
Все присутствующие вяло развалились на стульях. Они не то
спали, не то умерли. Смолянин плавно, но неотвратимо упал, трахнувшись головой
о коробку с глиной из-под кальмаров, но все равно не проснулся. Тренированный
Кубатай почуял неладное и уснул в тщетной попытке выковырять пастилку изо рта
кончиком ножа. Менее подготовленные охранники лежали с блаженными улыбками на
лицах.
Из всего зала бодрствовали лишь мы со Стасом, рыжий пацан,
мудрый Бормотан, который предусмотрительно не спешил с разжевыванием пастилки,
и сам кулинар Толяро. Ой, нет. Еще не попались на эту удочку Фишманец,
переевший кальмара, Витманец, не евший того, что готовил Толяро, и Козинец,
вообще не евший того, что готовили его коллеги.
Бормотан что-то сказал.
— Вы их отравили, Толяро? — замогильным голосом,
явно продолжая спать, прошептал Смолянин. И через секунду перевел ответ:
— Нет, конечно. Это гипнопастилки, заменители гипносна.
Гипносон, как я считаю, должен даваться человеку не извне, а изнутри, через
пищу, через креп… креп… крепкий сон…
— Вот это верность долгу! — с восторгом сказал
Стас, глядя на поверженного, но продолжающего трудиться Смолянина. Остатки
кулинаров завязали бурную дискуссию, не обращая на нас никакого внимания.
Смолянин побулькал-побулькал, пытаясь перевести пятерых одновременно говорящих,
и затих.
