Немного успокоившись, я рассказал фараону всю правду. О том,
что мы с братом — слуги Осириса, похищенные им далеко на севере сто лет назад.
И о том, как Осирис решил искупаться в Ниле и взял нас с собой, чтобы мы несли
его сандалии (Доршан, гордящийся своей честью подпирать сандалии фараона,
побелел от зависти). И вот сейчас нас взяли в плен глупые солдаты, а всеблагой
Осирис стоит среди крокодилов в грязной воде и ждет свою обувь. Так что нас
нужно поскорее отпустить.
— А где сандалии-то Осирисовы? — поинтересовался
фараон хитро. — Хоть взглянуть бы одним глазком…
— Мы их выронили, когда стражники напали, —
вмешался в разговор Стас. — А они сразу стали невидимыми. Так и лежат на
берегу.
Ой, зря это Стас начал мистику примешивать! Мой деловитый
рассказ о купании Осириса фараона как-то развеселил, а тут он снова помрачнел.
— Что посоветуют мне придворные? — поинтересовался
фараон. — Что с этими врунами делать?
Придворные переглянулись. Наконец один вышел вперед:
— О всеблагой фараон, стопами попирающий земную твердь,
головою окунающийся в небесную реку, я, как ты помнишь, Ашири, твой советник от
Севера. Наши предки говорили: не клади всех детей в одну лодку. Это мудрая
мысль, она означает: предусматривай любые неожиданности. Даже если белые
чужеземцы не слуги Осириса, следует отнестись к ним с почтением и отпустить. На
всякий случай.
Мне очень понравились слова Ашири, я едва не зааплодировал.
Но тут вперед вышел другой советник и сказал:
— Я, Топа, представитель солнечного Юга и верховный
жрец бога Ра, против такого мягкосердечия! Надо отстегать их плетьми во славу
Осириса, а тогда уж выгнать вон! Если они — слуги Сета, то Осирис будет
доволен. А если слуги Осириса, то светлый бог не обидится, что мы побили их за
нерадивость.
Жрец мне меньше понравился. Но все-таки — отпустить…
Добрый фараон еще раз прокашлялся, а потом заявил:
— Оба вы не правы, мои мудрые советники. Мы поступим
так: отнесемся к незнакомцам с почтением и посадим их в лучшую темницу. Ту, что
для моих строптивых родственников. Будем кормить их мясом и поить пивом, а
послезавтра, в день моей свадьбы с прекрасной Хайлине, сожжем обоих на шикарном
костре из сандалового дерева. Осирис не пожалеет для меня двух своих слуг. Тем
более таких нерадивых, что не уберегли его сандалии.
И величавым жестом фараон дал понять, что аудиенция
окончена.
— …Это ты виноват, — бубнил Стас, сидя на куче
соломы в лучшей темнице фараона, — ты старший. Должен был что-то придумать
и спасти нас.
— Ты пел плохо, — огрызнулся я, — а у фараона
слух музыкальный. Вот он и рассердился.
Стас примолк и подошел к решетчатой двери, за которой в
маленькой комнатке сидели наши стражи: Ергей с Уликом. Схватился за решетку,
как павиан в зоопарке, и замер.
Стражники не обращали на него внимания. Ергей чертил
дротиком на мокром глиняном полу иероглифы и смеялся от радости, если
получалось. Улик, подперев голову ладонью, негромко пел.
Стас немного повнимал песне, а затем крикнул:
— Эй!
Улик, прекратив мурлыкать мелодию, повернул голову:
— Чего тебе, слуга Осириса?
— Пить хочу! — заявил Стас.
— Пиво? — спросил Улик.
— А хоть бы и пиво, — ответил Стас.
Улик подал ему через решетку маленький кувшинчик.
— Алкоголик, — подтвердил я прежний диагноз.
Стас смутился:
— Ну, в будущем же пили, надо теперь в прошлом
попробовать…
Он понюхал пиво, опустил туда палец, осмотрел его и
брезгливо сказал:
— А может, и не надо.
Ергей, у которого получился сложный иероглиф «воин»,
разразился веселым смехом. Улик посмотрел на него, потом шепотом спросил:
— Эй, слуги Осириса, хотите свежих сладких фиников? И
чистой воды из колодца?
— Когда Осирис придет за нами, тебе зачтется твоя
доброта, — сказал оживившийся Стас.
— Да Сет с ним, с Осирисом. Меня тут просят закон
нарушить… ну, пропустить одну дамочку поглазеть на вас. Она мне за это денежку
даст. А я вас не обижу. Только никому не говорите, ладно?
— Мы не в зоопарке! — возмутился Стас и затряс
руками решетку. — Не фига водить всяких! За горсть фиников Осириса
продаешь!
— Да остынь, — прикрикнул я на него. —
Фиников свежих хочешь?
— Хочу, — молниеносно сменил тон Стас. —
Ладно, Улик. Только вначале финики, потом дамочка.
— А можно наоборот? Дамочка вечером, а финики утром?
— Можно. Только финики вперед, — ответил
начитанный Стас. Улик задумался.
— Эй, слуги Осириса, как по-древнеегипетски будет
«сорок»? — крикнул нам Ергей. Он, видно, начал тренироваться в счете.
— Перумга, — буркнул Стас. — Ну что, Улик?
— Темно уже, как я финики рвать буду? — пробовал
сопротивляться Улик.
— Твои проблемы, — отрезал Стас.
Улик вздохнул и удалился за финиками. Ергей разулся и
загибал пальцы на ногах. Наверное, отмечал десятки. Как на счетах. Стас тоже
это понял, потому что спросил:
— Интересно, а чем он первую сотню отметит?
— Молчать, — вяло приказал я. — Тоже мне
Ржевский нашелся.
— Скучно, как на необитаемом острове, —
пожаловался Стас. Но тут вернулся Улик с гроздью фиников.
— На базар пришлось бегать, — пожаловался он нам.
— Дорого? — участливым тоном поинтересовался Стас,
уплетая финики.
— Как вам сказать… — вытирая куском папируса
дротик, уклончиво ответил Улик.
Я подавился фиником, а толстокожий Стас лишь пожал плечами и
произнес:
— Не могу сказать, что мне такой товарообмен совсем уж
не нравится.
Я подумал и тоже продолжил пожирание фиников. И тут в дверь
тихо постучали. Улик сбегал к двери, отпер засов, выглянул и принялся часто
кланяться, говоря:
— Входите, молодая госпожа, входите, слуги Осириса
лежат у ваших ног.
Мы уставились на дверь. И увидели девчонку лет двенадцати,
смуглую и тонколицую, закутанную в разноцветные накидки. В ее волосы был
воткнут стебелек зеленого папируса. Мне она сразу понравилась.
