— Ха, соплячка какая-то, — грубо сказал Стас.
Хорошо хоть по-русски сказал. Я дал ему подзатыльник. За непочтительность.
— Ты чего? — обиделся Стас. Но потом глянул на
меня внимательно, прищурился и ехидно бросил: — Все ясно. Влюбился, братик.
Тут девчонка подошла к самой решетке и ласково на очень
мелодичном древнеегипетском сказала:
— Мальчики, бедные, вас тут хоть кормят?
— Откуда ты знаешь, что мы мальчики? Мы ростом со
взрослых! — с подозрением посмотрел на нее Стас.
— Ну и что? Это взрослые боятся поверить, что вы можете
быть детьми, но с них ростом. Ведь тогда ваши родители — великаны. А я-то вижу
— у вас лица глупенькие.
Я взглянул на Стаса, ожидая услышать от него поток встречных
оскорблений. Но мой вздорный братец смотрел на девчонку и жмурился, как
наевшийся сгущенки котенок. Да уж, если кто у нас влюбился — так это он.
— Как ты смеешь так нагло говорить со слугами
Осириса? — неуверенно возмутился я.
— Так и смею! — девчонка надула губки. — Я —
Хайлине, невеста фараона. Вот! Что хочу, то и ворочу!
— Тогда… Может, ты нас спасешь? — неуверенно
спросил Стас. Хайлине покраснела и опустила глаза.
— Ой, ребята… Нет, не смогу. Я же только невеста, а не
жена. А когда стану женой — вас уже сожгут.
Мы подавленно молчали.
— Я прикажу, чтобы вам дрова маслом облили, —
попробовала утешить нас Хайлине. — Вы тогда быстро сгорите, раз — и
готово!
Но нас это не утешило. Тут к Лине (мы со Стасом не
сговариваясь так ее стали звать) подошел Улик и грустно сказал:
— Сейчас будет проверка караула, молодая госпожа.
Уходите. Посмотрели — и будет.
Лина взглянула на наши печальные лица и спросила стражника:
— А можно завтра еще подойти?
— Завтра? Да мы хотели смениться…
— Полталанта серебра дам, — прошептала Лина.
Улик клацнул зубами и сказал торопливо:
— Можно завтра. Можно послезавтра. Все можно.
Лина помахала нам рукой и вышла.
А мы с братом начали устраиваться на ночь: разгребли солому
на две кучи и улеглись на них.
— А дома сейчас ужин, — мечтательно сказал я,
глядя на решетку. — Макароны с мясом.
— Уймись, чревоугодник, — замогильным голосом
отозвался Стас. А через минуту, когда я уже стал засыпать, добавил:
— Такую девчонку встретили — и вдруг умирать надо.
Обидно…
Мне тоже было обидно. Поэтому я стал придумывать, как бы нам
все-таки отсюда выбраться. И уже почти придумал, но заснул.
Глава 3
трагическая
Хайлине пришла утром.
— Мальчики, расскажите что-нибудь, — попросила
она, — о землях, откуда вы пришли, о том, как там люди живут… Здесь у нас
так скучно, просто ужас. Ничего не происходит.
— Но как-то вы все-таки развлекаетесь, —
неуверенно возразил я.
— Да, — задумчиво ответила она, — иногда
какого-нибудь пленника-нубийца крокодилам скармливают. Только мне это уже давно
надоело.
Я опасливо глянул на нее и поспешно сменил тему:
— А я читал, у вас, в Древнем Египте, театр очень
развит.
— Театр? — удивилась Лина. — А что это такое?
— Ну, это когда мужчины и женщины переодеваются и
играют разные сценки.
— Сценки? — снова переспросила она.
Вот как ей объяснить?
— Они изображают из себя других людей, — выручил
меня Стас.
— Они врут, — поняла Лина. — Да, это,
наверное, очень интересно. Только у нас за вранье тоже крокодилам скармливают.
— Да-а, — протянул Стас, — весело вы тут
живете.
— Вот я и говорю, — вздохнув, сказала Лина. А
потом спросила с надеждой: — Слушайте, а если я вам сбежать помогу, вы мне
театр покажете?
Ответить утвердительно у меня язык не повернулся: не люблю я
врать людям, которые мне нравятся. Но все-таки поинтересовался:
— А что, ты правда можешь нам помочь?
— Вообще-то нет, — грустно призналась она. —
Если бы могла, я бы сама давно сбежала.
— Тебе-то зачем? — удивился Стас. — Ты же
невеста фараона. Завтра свадьбу сыграешь, станешь фараоншей. У тебя куча слуг
будет, куча рабов, наряды там всякие, сокровища… — Он, распаляясь, говорил
так, словно собственные слова причиняли ему боль, а Лина, слушая его, хмурилась
и становилась все мрачнее. Заметив это, Стас продолжил с каким-то жестоким
злорадством: — И фараон у тебя симпатичный. Молоденький такой. Любить тебя
будет. Тебе же интересно, да ведь?
Вот гад! Меня аж перекосило от его наглости. И еще я понял:
он ревнует отчаянно, вот и психует. А Лина ударила кулачком по решетке и
закричала:
— Замолчи, дурак! Какой же ты дурак! — И сразу же
заплакала навзрыд.
Стас оторопело замолк, а Улик, до тех пор не вмешивавшийся в
беседу, на этот раз заметил:
— Ну все, хана вам, слуги Осириса.
Я не очень понимал, чего Лина расплакалась. Ну, нахамил ей
Стас, тем же и ответила бы. Ее, во всяком случае, на костре сжигать не собираются.
Наверное, ей просто фараон не нравится. Я попытался успокоить ее:
— Лина, ну что ты, перестань. Фараон как фараон,
нормальный…
— Что бы вы понимали, мальчики, — перебила она,
беря себя в руки. — Вы думаете, меня спрашивали, хочу я замуж или не хочу?
Неменхотеп приказал всех девчонок ко дворцу пригнать, прошел, ткнул в меня
пальцем, «вот эта», говорит. И все. И больше я ни папу, ни маму не видела.
— Их к тебе не пускают? — жалостливо спросил я.
— Казнили их, — тихо ответила она, и две
запоздалые слезинки скатились по ее щекам.
— Как это казнили? — опешил я. — За что?
— За то, что папа был простым гончаром, а мама — женой
простого гончара. А у фараона не может быть родственников низкого
происхождения.
— Ну и логика, — поразился я. А у Стаса лицо стало
такое, будто он тоже собрался плакать.
— Лина, прости меня, — сказал он просто, и я даже
зауважал его. — Я сам не знаю, что на меня нашло.
